Уильям Шекспир: Два веронца

Кто звал меня?

Слуга и друг ваш.

Это Эгламур?

Синьор, примите тысячу приветствий.

И столько же приветствий вам, синьора.

Я к вам пришел так рано, чтоб узнать,

Какой могу быть службой вам полезен.

Ты — рыцарь, мой достойный Эгламур.

Клянусь тебе, в моих словах нет лести.

Ты просвещенный, мудрый и отважный,

Ты справедлив и прям. Тебе известно,

Что всей душой люблю я Валентина,

Но мой отец меня желает выдать

За Турио, ничтожного глупца.

Ты сам любил. Ты мне сказал когда-то,

Что, безутешной горестью теснимый,

Печалясь о возлюбленной своей,

Ты над ее безвременной могилой

Поклялся верным быть ей даже мертвой.

О Эгламур, я в Мантую решила

Уехать, — там живет мой Валентин.

По на дорогах, говорят, опасно;

Прошу тебя, будь спутником моим.

Подумай, как разгневан мой родитель,

Подумай, как в разлуке я страдаю,

И скажешь сам, что вправе я бежать,

Чтобы спастись от мерзкого союза,

Который проклят небом и судьбой!

Мой добрый друг, молю тебя всем сердцем,

А в нем страданий — как песчинок в море, —

Будь провожатым Сильвии несчастной!

Но если ты не можешь, обещай мне

Молчать о том, что я тебе открыла,

И я тогда решусь бежать одна.

Всем сердцем вам сочувствую, синьора.

И, зная ваших горестей причину,

Охотно буду вас сопровождать.

И о своей судьбе я не забочусь,

Я лишь для вас прошу у неба счастья.

Когда же в путь?

Сегодня ввечеру.

Где встретимся?

У брата Пьетро в келье.

Пред ним я исповедаться хочу.

Я встречу вас у врат монастыря.

До вечера, прекрасная синьора!

Мой добрый друг, мой Эгламур, прощайте.

(Скрывается в окне.)

Эгламуруходит.

Входит Ланссо своей собакой.

Когда слуга ведет себя, как неблагодарный пес, то господин обижается. Но ведь его-то я воспитывал с детства. Я спас этого щенка, когда его хотели утопить вместе с тремя или четырьмя слепыми братцами и сестрицами. Я учил его, как настоящего пса. Меня послали поднести его синьоре Сильвии в подарок от моего хозяина. Не успели мы войти в столовую, как он уже подобрался к тарелке синьоры и стащил. Противно смотреть, когда собака не умеет вести себя в обществе. Мне хотелось, чтобы он показал себя образованным псом, как говорится — псом на все руки. Если б у меня не хватило ума взять на себя его грех, его бы за такую проделку повесили. Ей-богу, он был бы за это сурово наказан. Посудите сами. Он без всяких церемоний врывается в общество двух или трех знатных собак, которые сидели под столом герцога, и, не пробыл он там, — ну просто диву даешься! — не пробыл он там даже столько времени, сколько нужно, чтобы помочиться, как уже все в комнате почувствовали запах. «Гоните вон эту собаку!» — кричит один. «Это еще что за пес!» — кричит другой. «Хорошенько его хлыстом!» — кричит третий. «Повесить его!» — говорит герцог. Так как мне этот запах хорошо знаком, я сразу понял, что это Креб. И вот подхожу я к малому, который собирается бить его хлыстом. «Друг, — говорю я, — вы собираетесь бить эту собаку?» — «Да, черт возьми, собираюсь», — говорит он. «Вы его напрасно обижаете, — говорю я, — это я наделал в комнате». Он без дальних слов давай меня хлестать и выставил вон. Много ли хозяев сделали бы это ради слуг? Готов поклясться, я сиживал в колодках за те колбасы, которые он крал. Я стоял у позорного столба за тех гусей, которых он задушил, иначе он пострадал бы за это. — А ты и думать об этом забыл. Но я-то не забыл, что ты наделал, когда я уходил от госпожи Сильвии. Разве я не просил тебя не спускать с меня глаз и повторять то, что буду делать я? Видел ли ты когда-нибудь, чтобы я вдруг поднял ногу и помочился на юбку знатной дамы? Видел ты когда-нибудь, чтобы я творил такое безобразие?

Входят Протейи Джулия, одетая мальчиком.

Тебя зовут Себастьян? Ты мне сразу

Понравился. Окажешь мне услугу?

Все что угодно! Все, что буду в силах!

Благодарю. —

(Лансу.)

Так вот ты где, мерзавец!

Скажи, где прошатался ты два дня?

Синьор, я по вашему приказу водил собаку к госпоже Сильвии.