Уильям Шекспир: Два веронца

Когда я был влюблен, — так принимай

За меру — меру.

Нет, скажи мне правду,

И если не божественна она,

Признай ее царицей земнородных.

За исключеньем Джулии.

Мой друг!

Без исключений, если ты не хочешь

Мою любовь жестоко оскорбить.

Как! Я не вправе предпочесть свою?

Я сам тебе открою, в чем могло бы

Ей предпочтенье быть: в высокой чести

Шлейф Сильвии носить, чтобы земля

Не возгордилась тем, что поцелует

Ее одежды край и не решила

Проститься с летом, зеленью, цветами

И облачиться в вечные снега.

Оставь, мой друг, напыщенный свой тон!

Прости, Протей, но все бессильно меркнет

Пред Сильвией. Все совершенства жалки

В сравненье с ней, единственной.

Смотри же,

Оставь ее в единственном числе.

Нет, ни за что. Мой друг, она моя.

И я мое сокровище живое

Не отдал бы за десять океанов,

Хотя б нектаром влага их была

И золотом — береговые скалы,

И драгоценным жемчугом — песок.

Прости, мой друг, что о тебе забыл я,

Но мысль моя поглощена любовью,

А глупый мой соперник — он богач

И потому любим ее отцом.

Ты видел, он отправился за нею,

Вот почему и я спешу туда.

Ты сам ведь знаешь, как любовь ревнива.

Но ты любим?

Мы тайно обручились.

Теперь еще побег нам предстоит,

А там — венчанье. Я уж все обдумал.

По лестнице веревочной я влезу

В ее окно, и да хранят нас боги!

Пойдем ко мне, мой дорогой Протей,

Ты мне поможешь делом и советом.

Ступай вперед, а я приду потом.

Сейчас мне нужно в гавань ненадолго,

Чтоб с корабля забрать свои пожитки.

Ну, а затем немедленно к тебе.

Мой друг, ты не задержишься?

Нет-нет!

Валентинуходит.

Как сильным жаром заглушают слабый

Иль клином выбивают клин другой,

Так прежний образ, созданный любовью,

Пред этим новым образом померк.

Глаза ль мои, хвала ли Валентина,

Моя ль неверность, красота ль ее

Мой разум безрассудно помрачили?

Она прекрасна, да, но не прекрасна ль

И Джулия, которую люблю я.

Люблю? О нет! Любил в былое время.

Моя любовь растаяла, как воск,

Перед огнем утративший подобье

Того, чем прежде восхищал он взор.

И мнится, охладел я к Валентину,

Любовью воспылав к его любимой.

Но, если я люблю ее, не зная,

Как полюблю, когда узнаю глубже!

Покуда мне знаком лишь облик внешний.

И что же? Мой рассудок помутился,

И, нет сомненья, мой ослепнет взор,

Увидев совершенство в полном блеске.

Смири, любовь, безумие свое!

Не властна ты? Так завоюй ее!

(Уходит.)

Милан. Улица.

Входят Ланси Спид.

Ланс! Клянусь моей честью — добро пожаловать в Милане!

Не клянись понапрасну, милый юноша. Пока что ты не имеешь права сказать мне: «добро пожаловать!» Мое мнение, что человеку, если его еще не повесили, не может быть совсем плохо. С другой стороны, человек не может пожаловать добром, пока за него не заплатили по счету в таверне и хозяйка сама не сказала ему: «добро пожаловать!»

Ах ты, сорви-голова, пойдем же немедленно в таверну. Закажи на пять пенсов, и ты пять тысяч раз услышишь: «добро пожаловать!» Но как, скажи, расстался твой господин Протей с госпожой Джулией?

Ну, если они сошлись не для шутки, так расстались они шутя.

Но выйдет она за него замуж?

Нет.

А что же? Он на ней женится?

Нет и никак нет.

Значит, у них что-то сломалось?

Напротив, оба целы, как рыба в воде.

Но как же все-таки у них обстоит с этим?

А вот как: если у него хорошо стоит, так и для нее хорошо обстоит.

Какой ты, однако, осел! Невозможно и представить!

Какой же ты чурбан, если ничего не можешь представить! Моя палка, и та может что-то представить.

На основании твоих слов?

И моих действий. Смотри, я ее ставлю перед собой, и она уже что-то представляет.

Оттого, что ты ее ставишь перед собой?