Эрнест Хемингуэй - Пятая колонна

Петра (у двери номера 110) . Сеньорита просит вас прийти позавтракать, но только там почти нечего есть.

Филип. Передайте сеньорите, что я никогда не завтракаю.

Петра (у двери номера 109) . Он говорит, что никогда не завтракает. Но я-то знаю, что он завтракает за троих.

Дороти. Петра, с ним так трудно. Скажите ему, пусть не упрямится и сейчас же приходит, я его жду.

Петра (у двери номера 110) . Она вас ждет.

Филип. Какое слово! Какое слово! (Надевает халат и туфли.) Маловаты немного. Должно быть, это Престона. А халат симпатичный. Нужно предложить ему, может, продаст. (Складывает газеты, открывает дверь, подходит к двери номера 109, стучит и, не дождавшись ответа, входит.)

Дороти. Войдите. Ну, наконец-то!

Филип. Тебе не кажется, что мы несколько нарушаем приличия?

Дороти. Филип, ты милый и ужасно глупый. Где ты был?

Филип. В какой-то чужой комнате.

Дороти. Как ты туда попал?

Филип. Понятия не имею.

Дороти. Неужели ты совсем ничего не помнишь?

Филип. Припоминается какая-то дичь, будто я кого-то выставил за дверь.

Дороти. Престона.

Филип. Не может быть.

Дороти. Очень может быть.

Филип. Нужно его водворить обратно. Я против подобных грубостей.

Дороти. Ах, нет, Филип. Нет. Он ушел навсегда.

Филип. Страшное слово – навсегда.

Дороти (решительно) . Навсегда и безвозвратно.

Филип. Еще страшнее слово. У меня от него мурмурашки.

Дороти. Это что за мурмурашки?

Филип. Все равно, что мурашки, только хуже. Понимаешь? Когда мерещится что-нибудь очень страшное. То появляется, то исчезает. Ждешь его из-за каждого угла.

Дороти. И с тобой это бывало?

Филип. Еще бы. Со мной все бывало. Самое скверное, что я помню, была шеренга морской пехоты. Вдруг все разом входили в комнату.

Дороти. Филип, сядь вот здесь.

Филип очень осторожно присаживается на кровать.

Филип, ты должен мне кое-что обещать. Мне не нравится, что ты столько пьешь, и не имеешь никакой цели в жизни, и ничего не делаешь по-настоящему. Я хочу, чтоб ты покончил с этой жизнью мадридского шалопая, – хорошо?

Филип. Мадридского шалопая?

Дороти. Да. Да. И с Чикоте. И с Майами. И с посольствами, и с Misterio, и с Верноном Роджерсом, и с этой ужасной Анитой. Хотя посольства, кажется, хуже всего. Ты больше не будешь, Филип, – хорошо?

Филип. А что ж тогда делать?

Дороти. Все, что угодно. Ты мог бы делать что-нибудь серьезное и приличное. Ты мог бы делать что-нибудь смелое, достойное и хорошее. Знаешь, чем это кончится, если ты будешь слоняться из бара в бар и водить компанию со всеми этими ужасными людьми? Тебя просто пристрелят. На днях одного пристрелили у Чикоте. Это было ужасно.

Филип. Кто-нибудь из наших знакомых?

Дороти. Нет. Просто какой-то несчастный оборванец, который ходил с пульверизатором и всем брызгал в лицо. Он никого не хотел обидеть. Но кто-то рассердился и пристрелил его. Я видела все, и это было очень неприятно. Это случилось так неожиданно, и он лежал на спине, и лицо у него было совсем серое, а еще минуту назад он был такой веселый. Потом два часа оттуда никого не выпускали, и полицейские у всех нюхали револьверы и не разрешали официантам подавать спиртное. Его ничем не прикрыли, и нам пришлось показывать свои документы человеку, который сидел за столиком как раз возле того места, где он лежал, и это было очень неприятно, Филип. Носки у него были такие грязные, и башмаки стоптаны до дыр, а рубашки совсем не было.

Филип. Бедняга. Ведь то, что там теперь пьют, это самый настоящий яд. Совершенно теряешь рассудок.

Дороти. Но, Филип, тебе-то незачем быть таким. И тебе незачем ходить туда, еще пристрелят когда-нибудь. Ты мог бы заняться политикой или какими-нибудь военными делами, – вообще чем-нибудь достойным.

Филип. Не искушай меня. Не буди мое честолюбие.

Пауза.

Не рисуй мне радужных перспектив.

Дороти. А что это еще за выходка с плевательницей у Чикоте? Ты просто нарывался на скандал. Именно нарывался, все говорят.

Филип. А с кем скандал?

Дороти. Я не знаю с кем. Не все ли равно с кем. Ты вообще не должен скандалить.

Филип. Я тоже так думаю. Вероятно, и так долго ждать не придется.