Том Стоппард: После Магритта

Фут. Я обязан сказать вам, что ваш ответ меня не удовлетворил.

Телма. Повторите вопрос.

Фут. Не в нем суть.

Телма. Задайте другой.

Фут. Очень хорошо. Почему вы так долго не открывали дверь?

Телма. Она была заставлена мебелью.

Фут(скаля зубы). В самом деле? Ждали гостей, миссис Харрис?

Телма . Наоборот.

Фут. Если доверять моему опыту, так обычно поступают, как раз когда ждут посетителя.

Телма. Не изощряйтесь в логике, меня вы с толку не собьете.

Фут (рявкает). И часто вы нагромождаете у дверей мебель?

Телма. Да. Это преступление?

Фут(яростно). Хватит выуживать у меня мои профессиональные знания! Не для того я двадцать лет грыз гранит науки, чтобы любой невежда, узнав, что я полицейский, обращал мои мозги себе на потребу!

Его крик заставил очнуться Харриса, который тем временем погрузился в свои мысли. Решив капитулировать, он встает.

Харрис. Ну хорошо! Сколько можно играть в кошки-мышки?! Нет у меня телевизионной лицензии… я собирался ее приобрести, но как-то…

Фут оборачивается к нему.

Фут. Тогда, вероятно, у вас есть диплом Королевского хирургического колледжа?

Харрис(ошеломленный). Боюсь, что нет. Я не знал, что это обязательно.

Фут(говорит без пауз). У меня есть основания предполагать, что не более часа назад в этой комнате вы провели незаконную операцию без анестезии лысому негритянскому певцу ростом около пяти футов двух дюймов или пакистанцу — и что это только начало!

Харрис. Неправда!

Фут. Кроме того, этот дом — бардак!

Харрис. А вот это близко к истине… Телма, я говорил тебе раньше и буду повторять снова и снова…

Телма(сердито кричит). Заткнись, пожалуйста! Танцы, поездки, твои рубашки, массаж твоей матери — и так каждый день, нос утереть некогда!

Харрис(на взводе). Как раз об этом я и хотел поговорить: нет ничего противней женщины, шмыгающей носом…

Телма(кричит) . Ну вот… стало быть, я подхватила насморк! (Отвернувшись от Харриса, она оказывается лицом к лицу с Футом.) Это преступление?

Фут (в истерике). Предупреждаю в последний раз! (Яростно расхаживает туда-сюда) Говоря о бардаке, я имел в виду аморальное поведение: разряженные ведьмы шатаются пьяные, голые мужчины в резине свисают с люстры. (Проходя мимо граммофона) Есть у вас лицензия на музыку?

Харрис. Всему этому имеется самое что ни на есть убедительное объяснение.

Фут. Имеется, и я намерен извлечь его на свет Божий! Что это была за операция? (Фут вздрагивает, обнаружив перед собой цепочку жирных следов, пересекающих комнату. В радостном возбуждении он прослеживает отпечатки до двери ванной. Там он оборачивается и говорит спокойно.) Если вы по дешевке ампутируете конечности иммигрантам, боюсь, прокурор посмотрит на это косо.

Входит взволнованный Холмс с гладильной доской.

Холмс. Сэр!

Фут . Это гладильная доска.

Холмс(мгновенно сникнув). Да, сэр.

Фут. А мы ищем обрубок — или обрубки смуглой ноги.

Холмс. Верно, сэр.

Мать. Это ведь ничего, что я практикуюсь?

Фут. Нет, это очень даже чего! Можете утверждать, что в министерстве невысокие стандарты, но все же домашнюю хирургию мы считаем роскошью.

Мать. Я практикуюсь только на тубе.

Фут. Туба, трепан, скальпель… Инструментов и резиновых перчаток мало, чтобы в наши дни получить лицензию.

Мать. У этого человека не все дома.

Фут. То же сказали и в участке, когда я послал юного Холмса заглянуть на Мейфкинг-Виллас. Но, услышав, что здесь сегодня происходило, я убедился: вам очень многое известно про фортели Увечного Менестреля!

Телма. Это такой танец?

Харрис. Мы с женой без устали охотимся за новинками. И всегда готовы попробовать, если только это не дурной вкус.

Фут(криком заставляет его замолкнуть). Будьте любезны не перебивать, я едва приступил к объяснениям. (Он делает паузу, чтобы собраться.) История произошла сегодня днем. Факты, похоже, таковы: в начале третьего старейшина труппы «Счастливые Черные Менестрели» — талантливый актер, но калека, вышел из своей уборной, загримированный под негра, и ворвался в помещение, где сидят кассиры. Затем, сломав свой костыль о головы этих достойных дам, неустрашимый одноногий засунул выручку в ботинок крокодиловой кожи, который, само собой, оставался у него лишним от пары, и был таков.