ЛюдМила Митрохина - Уроки тьмы

Ему осталось совсем немного, чтобы пробежать экватор, он точно знал, потому что вёл спортивный дневник с 1984 года, где отмечал всё – где, когда, сколько, с каким временем, в какую погоду, подсчитывая ежегодно общий километраж. А вот как дальше бегать, с кем? Проблема.

– Проблемы на то и проблемы, чтобы их разрешать, – сказал Олег и остановил беговую дорожку, прослушав время на своём говорящем будильнике.

Он поднял дорожку, нащупал крепежи и зафиксировал их в ответной части полотна. В собранном виде у стены она никому не мешала. Похлопал по ней рукой, как по плечу надёжного старинного друга, и пошёл в ванную, предвкушая ощущение бодрости от ледяного душа.

– Как можно не любить движение, не чувствовать его энергетической силы и полётности? – рассуждал Олег.

Чем больше он занимался бегом, тем сильнее чувствовал потребность в нём. Разогретая кровь заставляла активнее работать мозг, обостряя все органы чувств, кроме зрительных. Он, словно электростанция, создавал при движении ток, бегущий по его венозной системе, насыщающий его тело до кончиков пальцев рук и ног волшебной лёгкостью и необыкновенной вседозволенностью затаённых мыслей и страстей, присущих лишь молодому организму. Внутри него бушевали страсти и мечты, из которых рождались чувственные образы и композиции. Он как никогда после полной потери зрения воспринимал жизнь полноценным даром, проникая в её тончайшие сферы, до которых, скорее всего, не добрался бы зрячим. Его эмоциональный поток особо ощущали женщины, которые тянулись к нему, кто из любопытства, а кто невольно, поддаваясь его обаянию и магическому притяжению этого стройного, выдержанного, ироничного человека.

Любовь приобрела для него иные чувственные формы, в которых духовность, физиология и непроизвольный самопсихоанализ сливались воедино, рождая мучительное желание, которым он наслаждался, не торопясь его удовлетворить. Слепота развивала тактильную чувствительность не только пальцев рук, но и всей кожи тела, всех его членов, обостряя работу нервных окончаний до магнетического притяжения двух тел, находящихся на словно на атомном расстоянии. Прелюдия к любви стала теперь для него более значительным фактором при интимных взаимоотношениях, чем это было раньше, что так ценят женщины и о чём зачастую забывают мужчины. Только в слепоте он постиг сверхчувствительность красоты и совершенства женского доброго отзывчивого тела, дарующего забвение, помрачение разума, вспышки огненных стихий и расслабляющее благодарное спокойствие с затихающим сердцебиением одурманенного любовью тела.

Его поклонение женщинам было совершенно искреннее, не затронутое каким-либо вожделением или плотскими желаниями. Он всегда и всем гордо заявлял, что любит всех женщин, и порой целовал им руки. И это была истинная правда. С тотальной слепотой он стал острее чувствовать и точнее определять тип женщин по их ответным пожатиям рук с их теплотой, мягкостью или натруженной шершавостью, по запаху их волос и, конечно, по тембру и вибрации их разнообразных голосов. Грудные, глубокие голоса были приятны и создавали в его воображении образ мощной Кармен, во всей силе её сдерживаемых страстей. Эти голоса он избегал с молодости, не чувствуя в себе кипящей крови тореро. Высокие и резкие голоса, если в них не было проблесков птичьего пения, вызывали в нём едкую оскомину. Однообразные невыразительные голоса рисовали в его воображении скованный, внутренне зажатый образ или натуру неинтересную, сухую и холодную.

Он любил голоса живые, открытые, тёплые, гортанные, меняющиеся в зависимости от настроения и эмоционального состояния, переливающиеся многогранными флюидами, журчащие как ручейки, с естественными тембральными переходами и переливами от высоких до низких тонов. Энергетические эманации таких женских голосов с их разнообразной модуляцией неизменно волновали его, притягивали и очаровывали. В нем просыпалось буйство фантазии, благодаря которой он домысливал всё остальное, дарущее полёт души, творческий импульс и сладкую бессонницу. Именно таким голосом обладала его любимая Валюта, к которой с годами чувства только усиливались, заполняя всё его существо, не оставляя места в душе никому, кто желал бы приблизиться к нему из праздного любопытства, а такие были.

Если бы знал этот великий фантазёр, невольник темноты, раб солнечного света, как близок он к понятию истины женской красоты, которую возможно лишь ощутить, не касаясь её, с закрытыми глазами, представляя как незримую картину, написанную сочными мазками излучаемых эманаций, звуковых вибраций и одуряющего запаха полевых цветов…