Джордж Байрон - Дон-Жуан

Мой Дон-Жуан, по молодости лет,
Превратности встречать бы должен смело,
Но грустно он глядел на белый свет
И смахивал слезинки то и дело.
Он ослабел от раны, спору нет,
А может быть, душа его болела:
Объятья милой на ярмо раба
Сменить — едва ль завидная судьба!

Такое бы и стоика сломало,
А он держался твердо как-никак,
И вся его осанка подтверждала,
Что он и дворянин и не бедняк.
Притом его одежда привлекала
Барышников и попросту зевак:
Прикидывали опытные люди,
Что выкуп за него хороший будет.

Итак, базар невольничий пестрел
То белыми, то черными телами,
И, выбирая кто и что хотел,
Купцы как будто рылись в старом хламе.
Герой мой молча в сторону смотрел,
Но тут мужчина с серыми глазами,
Лет тридцати, еще в расцвете сил,
Его вниманье вдруг остановил.

Имел он статный рост и крупный нос,
Румянец свежий при отличной коже,
Красивый отблеск вьющихся волос,
Хороший лоб, и рот, и зубы тоже.
Он, видимо, немало перенес
И ранен был, но не утратил все же
Того sang froid [251] Хладнокровие (франц.). , с которым истый бритт
Бесстрастно на вселенную глядит.

Он тоже сразу обратил вниманье
На юношу, прекрасного собой,
И, ощутив подобье состраданья,
Чужой тотчас же занялся судьбой.
Он пригляделся к этому созданью,
Еще не искушенному борьбой,
И угадал живых страстей кипенье
И полное отсутствие терпенья.

«Послушайте-ка, юноша! Сейчас
В толпе рабов, несчастной и презренной,
Куда судьба забросила и нас, —
Одни лишь мы, пожалуй, джентльмены!
А потому в такой опасный час
Должны мы быть знакомы непременно.
Я буду вам полезен, может быть.
Вы кто по крови, я хотел спросить?»

Жуан сказал: «Испанец!» Тот ответил:
«Я так и знал, что вы не жалкий грек, —
Ваш гордый взгляд я сразу же заметил.
Что ж! На фортуну жаловаться грех,
Причудница играет всем на свете:
Сейчас — удар, а через час — успех.
Она со мной не лучше поступила,
Но, признаюсь, меня не удивила!»

«Простите, сэр, — Жуан его спросил, —
Что привело вас в это состоянье?»
«Шесть турок, цепь и превосходство сил!»
«Простите мне нескромное желанье
Узнать, откуда вы?» — «О, я служил
В войсках у русских: получил заданье
Суворова взять Видин [252] 15. Видин — город в Болгарии. , а взамен,
Как видите, был взят врагами в плен».

«А есть у вас друзья?» — «Помилуй бог!
Они меня покамест не тревожат!
Ну вот, я рассказал вам все, что мог,
Теперь и вы расскажете, быть может?»
«Увы, исполнен горестных тревог
Рассказ мой долгий! Боль мне сердце гложет!»
«Тогда молчите: горестный рассказ,
Коль долог он, печальней во сто раз.

Не падайте же духом! В ваши годы
Фортуна, как любовница, мила;
Взвалить на вас все беды и невзгоды
Она никак надолго не могла.
Нельзя сердиться на закон природы;
Превратны наши судьбы и дела!
Смиримся же; таков рассудка голос:
Серпа желаньям не перечит колос!»

«О, я грущу не о судьбе своей! —
Вздохнул Жуан. — Я плачу о любимой!»
И в темной глубине его очей
Блеснула боль тоски неутолимой.
«О, как сильна печаль души моей!
О, как жесток мой рок неумолимый!
Я перенес такое, видит бог,
Чего никто бы вынести не мог!

Я страшную утрату испытал!..»
И он умолк, расплакаться не смея.
«Я так и думал, — друг его сказал, —
Что ваш печальный случай связан с нею:
Я тоже слезы лил и трепетал,
А посему сочувствовать умею.
Одна моя супруга умерла,
Другая убежала, в чем была,

А третья…» — «Как, — Жуан воскликнул, — третья?
Вы в тридцать лет имели уж троих?»
«А много ли для нашего столетья?
Ведь только две, как видите, в живых!
Притом успел сердечно пожалеть я
И осчастливить каждую из них!»
«Ну, третья что ж? Она сбежала тоже?»
«Нет, тут уж я сбежал, прости мне боже!»

«Вы хладнокровны, сэр!» — сказал Жуан.
«А как же! — Англичанин усмехнулся. —
Вначале всех нас манит океан.
Но кто потом на берег не вернулся?
Я знал восторгов сладостный обман,
Но от него я вовремя очнулся.
Былых иллюзий я не узнаю —
Они, как змеи, сняли чешую.