Семен Кирсанов - Лирические произведения

Забывается все,
забывается…
Мозг шумит
о пропаже и краже,
забывается,
даже
как гвоздь забивается.
Забывается
где и когда?
И как мышь от кота
в уголок забивается,
и как пылью
часов механизм забивается,
забывается с кем и при ком?
И как стонущий вол
мясником забивается
для жарких и приправ…
Забывается все —
и, к подушке припав,
умирающий
сном забывается.

Окно.
Оно мое единственное око.
Окружность неба.
Окаймленность мира.

Оконной рамы окающий рот.
Околыш крыши над палатой.
Окраска охрой.
Оконченность всего.

Окно!
Открытое
на оконечности материков!
На окороченности времени-пространства!
На окружную шоссейную дорогу,
где около околиц
катятся на буквах О —
колонны грузовиков!

Окидывать их взором.
Окрашиваться цветом зарев,
Окапывать далекие деревья.
Окольцовывать летящих горлиц.
Падая лицом на подоконник.
околевать
на пустырях окраин.

Окно!
О, как величественно чудо
единственного для меня пейзажа!
Окраины окроплены туманом!
Об окна трутся клены!
О кроны их,
о корни!
Облака окатывает океан небес.
О, окно!
Пока ты около —
мне
не
одиноко.

Боль больше, чем бог,
бог — не любовь, а боль.
Боль, созидающая боль
и воздвигающая боль на боль.
Боль болей — бог богов.
(Боль простит.)
(Боль подаст.)
(Боль — судья.)
Боль — божество божеств.
Ему, качаясь, болишься,
держась за болову,
шепча болитвы:
— Боже бо́ли!
Или или лама савахфани́?
(На кого ты оставил мя, Госпиталь?)

Да свершится боля Твоя.

Время тянется
и тянется,
люди смерти
не хотят,
с тихим смехом:
«Навсегданьица!»
никударики
летят.

Не висят на ветке
яблоки,
яблонь нет,
и веток нет,
нет ни Азии,
ни Африки,
ни молекул,
ни планет.

Нет ни солнышка,
ни облака,
ни снежинок,
ни травы,
ни холодного,
ни теплого,
ни измены,
ни любви.

Ни прямого,
ни треуглого,
ни дыханья,
ни лица,
ни квадратного,
ни круглого
ни начала,
ни конца.

Никударики,
куда же вы?
Мне за вами?
В облака?
Усмехаются:
— Пока живи,
пока есть еще
«пока».

Опять пуста скамья,
опять закат лиловат,
и перед всеми я
кругом-кругом виноват.

Опять пустует сад,
где осень ждет конца,
лишь два листка висят,
как высушенные сердца.

Одних — не так любил
и разобидел их,
одними — не понят был,
не понял сам — других.

А если — подход не тот?
И не велика вина?

Но жизнь —
как этот вот
пустой стакан вина.

Мне снилось,
что я — мой отец,
что я вошел ко мне в палату,
принес судок
домашних щец,
лимон и плитку шоколаду.

Жалел меня
и круглый час
внушал мне мужество и бодрость,
и оказалось,
что у нас
теперь один и тот же возраст.

Он — я
в моих ногах стоял,
ворча о методах леченья,
хотя уже —
что он, что я
утратило свое значенье.

Хоть бы эту зиму выжить,
пережить хоть бы год,
под наркозом, что ли, выждать
свист и вой непогод,

а очнуться в первых грозах,
в первых яблонь дыму,
в первых присланных мимозах
из совхоза в Крыму.

И в саду, который за́ год
выше вырос опять,
у куста, еще без ягод,
постоять, подышать.

А когда замрут навеки
оба бьющихся виска,
пусть положат мне на веки
два смородинных листка.

Жил-был — я.
(Стоит ли об этом?)
Шторм бил в мол,
(Молод был и мил…)
В порт плыл флот.
(С выигрышным билетом
жил-был я.)
Помнится, что жил.

Зной, дождь, гром.
(Мокрые бульвары…)
Ночь. Свет глаз.
(Локон у плеча…)
Шли всю ночь.
(Листья обрывали…)
«Мы», «ты», «я»
нежно лепеча.

Знал соль слез.
(Пустоту постели…)
Ночь без сна
Сердце без тепла —
гас как газ
город опустелый.
(Взгляд без глаз,
окна без стекла.)

Где ж тот снег?
(Как скользили лыжи!)
Где ж тот пляж?
(С золотым песком!)
Где тот лес?
(С шепотом — «поближе».)
Где тот дождь?
(«Вместе, босиком!»)