Семен Кирсанов - Т. 2. Фантастические поэмы и сказки

— Чур, чуррр…
я тебя научу
заговору железному
против оборотней.
Скажешь —
кожу лягушка сбросит,
молодцем обернется.
Скажешь —
камни по-птичьему запоют.

Скажешь —
хлебами румяными спустятся тучи.
Скажешь —
порохом брызнешь,
мачеха склизкой гадюкой забьется,
сестры выскользнут змеями,
орлом-коршуном отчим взлетит.

Слово-заговор скажешь —
пули обратно уйдут
в руду.
Медные грошики
в грязь,
в янтари отольются
отравы…

Высыхают у Зойки слезинки у глаз,
трется об щеку скворка, картавит.

И у Зойки на сердце спокойно:
отошло, отлегло.
Небо месяцем светит, большое такое,
черным-светло.

Так спокойно
Снегуркой пошла не спеша,
ни зверюга, ни вьюга не встретятся,
а где заговор вышептал скворка с плеча —
светом месяца
плечико светится.

Все гуще светляки хрусталевые,
снежинки на плече оттаивают.

Выходит Замарашка за город,
и в памяти не тает заговор.

— Доведу ее до плача я! —
говорит сестрица младшая.

— Плеткой спину пощекочем! —
шевелит усами отчим.

— Уж замучаю, расспрашивая! —
говорит сестрица старшая.

— Я линейкой по рукам! —
шевелит губой карга.

— Без пилюли придет, уж мы-то ее —
так и сяк!.. —
Неодеваные, немытые,
ждут, глядят на дверной косяк.

Все нечесаные, ходят с оглядкою.
Утро в полный свет. —
Что-то долго нет…

А дорога хорошая, гладкая —
вьюги нет,
волка нет…

Как завидел Золушку
с крыши дым,
замахал платком дымовым.

Соскользнул в дымоход
до горящего дна,
сообщил огоньку:
— Замарашка видна!

Дым, как лифт, поднялся в дымовом ходу,
а зола сквозь решетку мигнула коту.

Страдиварием-скрипкою выгнулся кот,
вымыл личико кот для приличия
и, подсев у окошка на черный ход,
заиграл большое мурлыччио.

Воробьи построились в ряд,
утки вышли, как для парада,
флюгер вертится — страшно рад,
ходит форточка — просто рада!

Под босыми шагами расквасился лед,
ходит рядом весна с Замарашкой.
Замарашка пройдет — и ромашка цветет,
василек спешит за ромашкой.

Лишь в окне у карги два чертячьих рожка —
не цветы, а раки и крабы.
Кактус тянется к Золушке из горшка
бородавчатой лапою жабы.

Распахнулись настежь двери,
кошка выгнулась дугой,
зарычали, заревели
отчим с мачехой-каргой:

— Где лекарство?
Будешь бита, —
ждет посуда,
ждет корыто.
Стол не убран,
хлеб не спечен,
холст не соткан,
дочь не сыта,
пол не чищен,
грязь не смыта, —
бита будешь,
будешь бита!..

Лают болонки,
крысы теснятся…
Золушка стала
шагов за семнадцать,
взглядом окинула,
прядку откинула,
слово сказала,
как порохом кинула:

«Мачехи,
мучихи,
падайте
в муть!
Жилушки
Золушки
будя
тянуть!
Чур меня
чур —
оборочу
пулю в пыль,
муку в муху,
деньги в льдинки,
жадность в жабу.
Ягу в уголь,
зло в золу,
сестер…»

Глянула Золушка на сестер:
скулят жалостно, по-сиротски,
кулачок слезу по щеке растер,
обернулись платочками розги: —
А нас-то зачем?
За дело за чье? —
Укрылись одним полушалком,
дрожат, растрепались, и слезы ручьем —
и Золушке сестер жалко.

— Ты же добренькая, разве тронешь кого,
наша Золушка, наша сестреночка…

Жалко… Чего поминать, что было?
— Кто зло помянет… (Зола… зло…
дай памяти… щель… Кощей… позабыла!)

Тут руку арапником как обожгло,
как свистнет над Золушкой розга карги,
как ухнет обухом отчимов окрик,
и сестры как… хвать! за обе руки,
скрутили и Золушку — в погреб.

Втолкнули и замкнули в погребе,
веревки впились в руки до крови.

А скворка все услышал издали,
помчался — Замарашку вызволить.

Сзывает он, теряя перышки,
товарищей на помощь к Золушке.

Темен погреб — ни окна,
плачет Золушка одна…

В сале вымазав усы,
засновали ноты «си»,
ноты «си» — рота крыс,
не свечное сало грызть —
шевелятся усики,
лапками сучат,
мачеха науськала
Золушку помучить.