Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений

Мне осталось немного до первых седин:
Рано вышел я в поле и рано устал.
Всё — враги, да враги, всё — один, да один…
Истребляя врагов, я друзей не достал.

Все боятся меня, ненавистен я всем:
В каждой трапезе — яд, в каждой ласке — кинжал.
Стал печален мой конь, и заржавел мой шлем,
От которого враг, как от солнца, бежал.

Я обид короля гордым сердцем не снес,
Только детям рабов — трепетать при дворе!
Я им правду сказал и, слабеющий пес,
Приползаю издохнуть в родимой норе».

И няня: «Забудь про обиды двора,
Иное и высшее счастие есть:
Мятежному сердцу смириться пора,
Для радостей мирных, для неги расцвесть.

Лишь звери живут неустанной борьбой.
Довольно ты рыскал в поту и крови…
Здесь девушек много: женись на любой,
Покорствуя сладкому игу любви.

И юную нам подари госпожу,
И графа — наследника отчих земель…
Какими заботами я окружу,
Дитя Равенсвуда, твою колыбель!»

Граф по столу стукнул!: «Старуха — молчи!
Сумею прожить без советов твоих.
Иному сияние брачной свечи:
Плохой я, старуха, жених.

Уж в матернем чреве проклят Равенсвуд,
Струится по жилам проклятая кровь!
Что люди везде преступленьем зовут,
Зовут Равенсвуды — любовь.

Солгал я, старуха! Не гнев короля
Погнал меня вдаль, хоть ярилась зима.
Любовью моей осквернится земля:
Она — как пожар и чума».

И няня на графа глядит своего,
Замолкла. А он, грозной тучи черней:
«О старой графине не слышно ль чего,
О матери бедной моей?»

— «Ничего не слыхать о моей госпоже.
Я сумела старушью тоску перемочь…
Шесть долгих годов миновали уже,
Как она убежала в ненастную ночь».

Граф слуг удалил, и, наполнивши вновь
Свой кубок с гербом золотого орла
Вином, как засохшая, темная кровь,
Присел у камина, где рдела зола.

И лесничего он для беседы призвал,
И кубок со старой искусной резьбой
Вином ароматным ему наливал,
Посадив у огня пред собой.

«Побеседуем, старый и верный слуга,
У камина за чашей, вдвоем.
Не видать ли в округе какого врага,
Всё ль покойно в поместье моем?»

— «Всё цветет в твоем графстве на зависть судьбы:
По селам богатеет народ,
Невредимы твои вековые дубы,
За оградами рвов и болот.

Ни одну заповедную древнюю ель
По дубравам не тронул враждебный топор,
И далёко, на рынках, известна форель
Из твоих полноводных озер.

В воскресенье красотки твоих деревень
Разнаряжены в бархат и шелк.
Благоденствуют все… Только третий уж день
Появился в окрестностях волк.

Ни одной он овцы не похитил из стад,
Он — детей запоздалых гроза.
Говорят, что у волка того… говорят…
У него человечьи глаза.

Толпа удальцов, не боясь угроз,
Его убить собралась,
Но все разбежались: никто не снес
Огня сумасшедших глаз.

Говорят, что он рыскал прошедшую ночь
Недалёко от наших мест;
Я с винтовкой стерег, а жена и дочь,
Просыпаясь, творили крест».

И лесничий умолк. Граф сказал:
«Этот волк Не опасен для стад и сёл!
Ни к кому, ни к кому, лишь ко мне одному,
Лишь за мною одним он пришел.

Ты, лесничий, винтовку свою разряди
И народ извести, протрубивши в трубу:
Кто волка убьет, повисит посреди
Равенсвудовых рощ на высоком дубу!»

И едва произнес, как, в двери вбежав,
В непонятном испуге лепечет паж:
«У ворот старушка какая-то, граф,
Стучится и в замок просится ваш.

В лохмотьях она, оперлась на клюку,
В другой руке — дырявый мешок,
И голос грубый, под стать старику,
На подбородке — серый пушок.

Давно стучится, давно клюкой
В ворота замка упорно бьет,
То вдруг заплачет с ужасной тоской:
И воет, и лает, и вас зовет».

И вскочил Равенсвуд, словно шершень его
Внезапно ужалил в пяту:
«Старуху от замка прогнать моего,
Всю ночь сторожить на мосту!

У всех бастионов держать часовых!
Поддерживать яркое пламя костра,
Чтоб видеть я мог из покоев моих
Сигнальный огонь до утра.

Нам грозного надо врага побороть,
Господина не выдайте, слуги, врагу:
Спасенье в крови, но — свидетель Господь!
Я мать убить не могу».