Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений

Братья! Сестры! Облекайтесь в ризы светлые, венцы венчальные
И во сретенье Христа теките по стезям зазеленевших трав.
Братья! Сестры! Слышите ли сладостное пение Пасхальное
По лугам и пажитям, по х о лмам диким и удолиям дубрав?

Со свещьми возженными в руках, лампадами златоелейными,
Звонкими кадилами грядут и мужи сильные, и старики.
Лапти юношей белеют райскими нетленными лилеями,
Словно жертвы кровь на девушках повязанные алые платки.

Птичьи гласы, щекот славий, кукования зегзицы тихие
— Над ключами светлыми, в тени берез зеленых и плакучих верб.
Здравствуй, церковь верная, бежавшая от царствия Антихриста:
Излилася чаша гнева Божьего и жатву сжал Господний серп.

Руки крепкие, расставшиеся с косами, плугами, сохами,
Подымайте крест, крестьяне русские, возлюбленнейшие Христа.
Вся земля исполнена молитвами, рыданьями и вздохами,
Расцвели стихирами, псалмами девичьи румяные уста.

Стали храмами дубравы озарённые, а рощи ― кельями,
От купальниц золотых восходит ладан и гудит зелёный звон.
В укрепленье верным въяве зрится над берёзами и елями,
В пенье ангельском, на красных тучах, просиявший солнцем град Сион.

Брат с сестрою, — равный с равной, —
Матери, отцы, сыны,
Перед церковью дубравной
Все мы кровью крещены.

Мы под тем же самым небом,
И, как в первый век земной,
Нивы золотятся хлебом,
И луга шумят травой.

Мать земля! Твои мы чада.
Ты ли нас не защитишь?
Горнего взыскуя града,
Мы в твою бежали тишь.

Геи, жатвами богатой,
Лоно влажно и черно.
Сколько лет в него оратай
Золотое клал зерно!

Не легка его работа!
Православная земля,
Сколько слез и сколько пота
Выпили твои поля!

Вся Россия — хлеб и небо.
Сотни верст — одно и то ж:
Золотые волны хлеба,
Ветром зыблемая рожь.

Вся Россия — только горе:
Стонет богатырь-силач,
И в веках гудит как море
Детский вопль и женский плач.

Вся Россия — лишь страданье,
Ветра стон в ветвях берез.
Но из крови и рыданья
Вырастает ожиданье
Царства Твоего, Христос.

Братья! Сестры! видите антихристово злое поругание?
Горе зрячим! Небо затмевается и ожелезились пути.
Вот оно, предсказанное предками бесконное рыскание!
Все источники отравлены. Везде его печать. Куда идти?

Братья, сестры! вскормленные древнею премудростию книжною,
Собирайтесь отовсюду, в песнях и молитвах возносите глас.
Что за ветер зашумел над русскою землей? О, кто там движется?
Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй нас!

В дни глухие зимы, когда едешь с трудом,
И метели и полях визжал и ревут,
В фамильное графство, в свой дедовский лом
Возвращается граф Равенсвуд.

Он уже на границе отцовских земель
Узнает, что знакомо с младенческих дней:
Над колодцем высокая древняя ель
И снегами засыпанный Тэй.

Украшает зима вековые дубы,
Серебристой порфирой убрав;
Сладок воздух родной! Возвестил гул трубы,
Что домой возвращается граф.

Но не шумная встреча прицельна ждала:
Ни родных ни друзей в опустелых стенах,
Только старая няня его обняла,
Со слезами на слабых глазах.

Он повесил от крови заржавленный меч,
Прошел амфиладу померкнувших зал:
В столовой камин просыревший разжечь
И ужин накрыть приказал.

Мерцаньем свечей озаряется мрак,
Граф салится за ужин с любимцем пажом,
А вьюга по окнам стучит, словно враг,
Незримый, грозит мятежом.

Но пускай за стенами метели ревут!
Драгоценного кубок вина осуша,
Веселее на слуг поглядел Равенсвуд,
И в глазах заиграла душа.

И старую няню граф подозвал,
И подал ей кубок, сказавши: «Мой дед
Отца попеченьям твоим отдавал,
Покидая свой дом для кровавых побед».

И няня: «Скажи, господин мой, зачем
Ты нас посещаешь глухою зимой?
Надолго ли снял ты изрубленный шлем,
Надолго ли ты возвратился домой?»

И нахмурился граф. «Я не знаю и сам,
Зачем я приехал, уеду когда:
Довольно на зависть злым небесам
Равенсвудова счастья сияла звезда!