Александр Гитович - Звезда над рекой

За то, что я не помнил ничего
две ночи напролет,
За темный омут сердца твоего,
за жар его и лед;
За то, что после, в ясном свете дня,
я не сходил с ума;
За то, что так ты мучила меня,
как мучилась сама;
За то, что можно, если вместе быть,
на все махнуть рукой;
За то, что помогла мне позабыть
о женщине другой;
За то, что жить, как ты со мной живешь,
не каждой по плечу —
Пусть остальное только бред и ложь, —
я все тебе прощу.

Гореть в огне и тонуть в воде
Не положено нам судьбой,
Начиная от первой сопки, где
Вступили мы в первый бой.

Сигнал и атака! (Мы этот час
Позабудем, когда умрем.)
Японские смертники били в нас
Из дотов косым огнем.

Но мы подходили в упор, в упор
По склонам крутых высот.
Ты видел, как с толом ползет сапер
И смертникам смерть несет?

Он тот, кто под Витебском закален,
Кто бился за Кенигсберг, —
Такого ничто не сломает: он
Преграды давно отверг.

Такой не забудет про честь свою,
Такого не вгонишь в дрожь!
И если он город забрал в бою —
Обратно не отберешь.

Прошел он, как буря неумолим,
На этой и той войне.
Прошел он — и пал перед ним Мулин,
И пал Муданьцзян в огне.

И дальше, дальше через Нинань
Дорога в горы ведет.
Сопка за сопкой куда ни глянь,
А надо идти вперед.

О сне и об отдыхе позабудь,
Коль нету иных дорог;
Единственный нам остается путь,
И он от дождей размок.

Под нами в болотах гниет трава;
На что уж вертляв и скор
«Виллис», и тот едва-едва
Лезет по склонам гор.

Весь день моторы накалены.
С натуги остервенясь,
Ревут «студебеккеры», как слоны,
По брюхо упершись в грязь.

Но только машину наверх введешь —
Опять незавидный вид,
Опять под тобою одно и то ж:
Трясина внизу лежит.

Опять клади за настилом настил,
От ярости матерясь.
(За ту матерщину нас бог простил.
Начальство простило нас.)

Наш путь не опишешь: слова легки,
И в песне он слишком прост;
Суворов, наверное, вел полки
Вот так через Чертов мост.

Еще вверху, на горных тропках,
Бой не погас,
И смертники стреляли в сопках
В тылу у нас.

Но здесь взяла свое атака,
Путь проложив,
Чтоб автоматчики на танках
Ушли в прорыв.

Да будет свят закон погони:
Настиг — добей!
И вот внизу как на ладони
Лежит Хобей.

Он, к западу долину сузив
Насколько мог,
Не просто город был, но узел
Пяти дорог.

Он их собрал и свел в долину,
Готовый в бой,
И ту, что нас вела к Мулину,
Закрыл собой.

В систему вражеских расчетов
Он был включен
Как дверь в Мулин — и стали доты
Ее ключом.

«Но быстрота сильней бетона, —
Сказал комдив,
Все сроки танковой колонной
Опередив. —

Задача тут с любых позиций
Ясна теперь:
Нам некогда с ключом возиться.
Взломаем дверь!»

Взломаем дверь! Закон отваги
Да будет свят!
Как столб огня, как наши стяги,
Пылал закат.

И пыль была почти багряной,
И в той пыли
Орлы комдива Казаряна
В Хобей вошли.

Когда на пестром плоскогорье
Сияет лето,
Ты различишь в его просторе
Два ясных цвета.
На нивах, зноем опаленных,
На горных склонах,
На лиственницах и на кленах,
К земле склоненных,
Где в дымке горизонт струится,
Где даль туманна,
По всей Корее, от границы
И до Фузана,
С непостижимым постоянством,
Подобным чуду,
Зеленый цвет ее пространством
Владеет всюду.

А реки рушатся с разбега
В сплошном кипенье
На отмели белее снега,
Все в белой пене.
Белее снега бродят цапли,
И плачет аист
И как бы воду пьет по капле,
Над ней склоняясь,
И, словно древний цвет надежды.
Мечты о воле.
Корейцев белые одежды
Склонились в поле.
И дальше, на холмах унылых,
В траве несмелой,
Белеют камни на могилах
Под пылью белой.

Но, ввергнутые в тьму насилья
И зная это,
Отрады здесь не приносили
Два этих цвета.
Сгорая под корейским солнцем
В глухой печали.
Они давно уже японцам
Принадлежали,
Пока великий гром не грянул
И, словно знамя,
Страны Советов цвет багряный
Встал над холмами.
И видели Гензан и Кото,
Кайсю и Канко
Его на крыльях самолета
И стали танка.