Николай Оцуп - Океан времени

Неужели так она бедна
Нет, не так, но только есть и эта
У существованья сторона.
Вспомни живопись. Четыре цвета
Надо, иногда и пять, и семь,
Чтоб оттиснул камень литографский
На бумаге близкое совсем
Подлиннику. А поэт заправский,
То есть не совсем еще поэт, —
Все в один окрашивает цвет.

Это розовый по большей части
Или черный. То всему он рад,
Жить — благословение и счастье,
То ужасно в мире, лучше — ад.
Истина умнее: сильный, цельный
Луч ее для глаз невыносим,
С помощью идеи самодельной
Мы его кощунственно дробим,
Но равно обманывает призма
Оптимизма или пессимизма.

Поезд вот, колесами стуча,
Пролетает. Проревел пропеллер.
Урожай съедает саранча.
Книжечка поэта: Готфрид Келлер…
Словно ландыш… что-то о весне,
О любви… Другое маловажно.
Слушать голос в полной тишине
Твой, и где-то плещущее влажно
Море, и крутящийся песок,
И над Исаакием снежок.

Я чем больше охватить умею
Правду составляющих частей,
Тем заметней сердцем молодею.
Вот поэмы двигатель моей?..
Кто мне всех дороже по напеву?
Данте? Пушкин? В центре жизни всей
Вот кто «растекашеся по древу
Мысли и пущаше… лебедей»…
Но для творчества чужая муза —
Остановка, если не обуза.

В марте лихорадочном идет
Многими, незримыми путями
К нам весна, уничтожая лед,
Чтоб цвести подснежнику. Мы сами
Ждем. И как ее поторопил!
Будь на это наша воля, маем
Мы бы поспешили заменить
Зиму. Нет, померзнем, пострадаем,
Соберемся с мыслями. Тогда
Праздник будет праздником труда.

11

Предназначенные друг для друга,
Оба родились в России мы,
Я в столице севера, ты — юга,
Для свободы, но и для тюрьмы.
И когда я проверяю годы,
Новые, особые (с тобой),
Вижу я, что ты — дитя свободы,
Я же раб, измученный тюрьмой…
Но меня ты часто укоряла:
Свету понемногу приобщала…

Был я в ужасе, как ни влюблен;
Слишком велика была отвага
(Для ума непостижимый он)
Твоего ко мне навстречу шага.
Знал я, что за мной, а за тобой,
Что — я лишь предчувствовал, нецельный.
Тени праотцов сошлись гурьбой,
И на поединок не постельный,
Черная и пламенная рать,
Двум врагам слетелись помогать.

Да, враги. Не в том презренном плане,
Где эротика плетет венки —
Глубже милых разочарований
И страшнее мировой тоски, —
Там, где пересмотру и проверке
Подвергается и жизни цель,
Где уже влюбленным бонбоньерки
Не дарят, как детям, Феи, Лель, —
В нежной завязи больших религий,
В книге Бытия и Новой Книге,

В тайне самых сокровенных глав
(Жизнь и смерть и гибель и спасенье)
Два врага решали, кто же прав,
Слабого бросая в искушенье,
Сильную пытая — бросит ли,
Отвернется ли, себя жалея…
Век двадцатый… К двадцати нули
Прибавляй — изменится идея,
А не суть, и будет в те века
Так же дверь спасения узка…

Есть в Италии (как и повсюду)
Робкие под небом огоньки.
Смолоду предчувствуют: быть худу —
Беззащитные… Для их тоски?
По любви, ничем не загрязненной,
Есть обитель, и в ее стенах
Ущемленному и ущемленной
Кажется, что победили страх…
Друг, семья?.. Но вечное желанней
В дни высоких разочарований.

Девственница, милый, полевой,
Спрятанный в траве цветок душистый,
Не всегда останется такой…
Жизнь, в которой чистый и нечистый,
Можно ли прожить, не осквернив
Лучших слез подростка-недотроги?
Самый сильный в небеса порыв
И в обыденное спуск отлогий —
Вот что испытуемую ждет.
Блажь прошла. Тщеславие, расчет.

Охраняя, как от ветра свечку,
Пламя нежное от злых подруг,
Редко, редко некий дух овечку
Уведет, и впечатлений круг
Монастырских, мудро-неотвязных
Ей поможет чистоту сберечь…
Ты же и в блистательных соблазнах
Там, где не о святости же речь,
Та же, что и в детстве: самородок,
Непонятнейший для душ-уродок.

Ты — как виноградная лоза:
Тот же солнца пленного избыток.
Летними назвал твои глаза
Я когда-то… Будущий напиток
Гроздь в себе прозрачная несла
И, раздавленная в срок ногами,
Силу новую приобрела,
Потому что вольно, месяцами,
Зревшая лучей и влаги смесь
Людям щедро подарила весь

Жизни сок, до осени хранимый
Только ли для муз и свадьбы?.. Ты
Не как Рафаэля херувимы,
И не от неведенья чисты
Ум и сердце у тебя: ногами
Давят виноград, и жизнь должна
Мучить избранных, чтоб, их делами
Снова освященного, вина
Нам хлебнуть, и оттого причастье —
Самое трагическое счастье.