Николай Оцуп - Океан времени

Как Сатурн и Марс или Уран,
Как Земля, Юпитер и Меркурий
И еще немногие, туман
Звездной пыли и чужие бури
Позабыв для солнца своего,
Отдали ему свои орбиты, —
Так не для меня лишь одного,
Но и не для многих, ледовитый
Океан всемирной пустоты
Жарким светом заливаешь ты.

Вижу человека в серой шляпе
(Снял ее перед тобою он
И держал, как розу, в мягкой лапе),
Пристально-почтительный поклон.
Он не молод, а почти красавец
И какой-то ладный: кость умна.
Гнется и ломается мерзавец,
У таких же — как струна спина…
Гордый, без усилия приятный,
Очень сдержанный, высокий, статный.

Тут же познакомила ты нас,
И такими он смотрел глазами,
Словно душу я ему потряс
(Не моложе он меня годами,
Но тюрьма и Рим и то за мной,
Что навеки человека старит),
И любовь его, и ум живой
Все ему раскрыли: жизнь ударит
И его… Бесценное отнять
У тебя мне суждено опять.

О каких особых недостатках
Этот умный и надменный взгляд?
Был он вежлив и, хотя, в перчатках,
Очень прост (ему, пожалуй, брат —
У Толстого радующий Левин),
Говоря со мной наедине
(Ты была в отъезде), был он гневен
И печален: «Дорога и мне
Издали, как лучшее на свете,
Та, кого вы любите. Ответьте

Только на один вопрос: что с ней
Дальше будет? Ведь юна больная,
И не долго жить на свете ей,
Так за всех и каждого сгорая.
Доконала бы ее нужда.
Ждет ее уход благоговейный,
Мне она ответила бы «да»,
Освятила бы наш круг семейный,
Если б вы уверили ее,
Что могли бы жить и без нее.

Мать моя, сестра и даже слуги
Два-три дня гостившую у нас
Полюбили без ума. На юге
Страшен каждому недобрый глаз,
Добрый же спасителен. Ей будет
Хорошо. Когда на всех подул
Ветер зла и погибали люди,
Здесь она не убоялась дул,
На нее направленных. Посмела
Доказать, что дух сильнее тела.

Литераторы и гордецы,
Вы, конечно, это воспоете,
Но себя не спросите, слепцы,
Что вы ей измученной, даете.
Я не смел бы это говорить,
Если бы она не рассказала
Мне о вашей подлинности. Жить
В отдыхе, в искусстве ей пристало.
Там у нас могли бы цели те
Вновь во всей раскрыться полноте».

«Понимаю. Вы уже не первый.
Но жалеть она не сможет вас.
Успокаивает даже нервы
Сила мужественная. Сейчас,
Именно сейчас, ей только это
Помогло бы, если бы она
На любовь не наложила veto:
Как монашенка, она верна
Страшному и строгому обету.
Черточку вы упустили эту…»

Хороша высокая тоска,
В небо улетающая птицей,
Хороша, да только не легка.
Был он из патрициев патриций,
Гордый без заносчивости, так,
Чтобы соблюдали расстоянье,
Может быть традиций маниак.
Только наше тайное свиданье
Подтвердило мне, что он бы мог
Счастье дать тебе. Я не помог…

И тебе не стоило усилья
Потерять его… И ты со мной…
Но прощение уже не крылья:
Я теперь освобожден тобой
Для мажорного апофеоза,
А в тебе вся горечь всех утрат
Человеческих. И вот угроза:
Все тебе постыли, все страшат —
С ними ты во мне соприкоснулась
И от веры в ближнего проснулась.

Кто бы вправду мог предположить?
Ты ведь отказалась от богатства
И свободы, чтоб со мною жить
В узах не влюбленности, а братства
И сейчас, на склоне наших лет,
Счастлив бы назвать тебя супругой
Редкий человек и снова: нет!
Как царевна, ставшая подругой
Не царя — Ивана-дурачка, —
Ты со мной на годы, на века.

8

Южная Италия, от Рима
Мы неподалеку, и Афин,
И, пожалуй, Иерусалима.
Три вершины славы. Ни один
Город, созданный позднее, этим
Не чета. И вот на склоне лет
К троице волшебной, к тем столетьям
Подошли мы. Ярко-белый цвет
Стен, лазурь без дыма и от зноя
Желтая трава. Лицо героя

Бронзовое от загара, ткань
Легкая на очень ловком теле…
Смесь норманна с сарацином… Глянь
И поглубже, и подальше: млели
Как сегодня овцы. Кто их пас?
Может быть, Саул или Эдипа
Маленького спасший раб? Сейчас,
Двух колес заслушиваясь скрипа
На дороге пыльной — древний мир
Вижу. Из натопленных квартир

Севера мерещились иначе
Все эти священные места.
Надо помнить, как голодной кляче
Жарко, чтобы юная мечта
Не воображала колесницы
Чуть ли не повсюду в те века:
Нищ, как тот крестьянин смуглолицый,
Был тогдашний раб, и не легка
Жизнь была под солнцем раскаленным
Даже Фидиям и Соломонам…