Семён Кирсанов - Поэтические поиски и произведения последних лет

Гиганты-звезды!
Карлики!
Сказать придется вам
спасибо этим маленьким
упорным существам.

Какая новость ценная!
Какой эксперимент!
…А в остальном
Вселенная
пока без перемен.

Среди гальки и песков
стал расти
гелиоскоп.

Тропы крымские узки,
высоко стоит скала;
в жаркой чаще — лепестки
раскрывают зеркала.

Учится — за солнцем в путь
оборачиваться он,
чтобы мог на нем сверкнуть
с неба мчащийся фотон.

Бури солнца.
Пятна.
След
от кипящего ядра.

А у нас простой рассвет,
луч рождения утра.

Оказалось — в небе есть и я —
в горстке отдаленного созвездия —

Ореолом
засиял
бледный отблеск,
это я —

Альфа — я,
Бета — я,
Гамма — я,
Дзэта — я…

Через сто парсеков — звездных лет —
твой ко мне донесся слабый след —

Через гущу
черноты —
свет бегущий
это ты —

Альфа — ты,
Бета — ты,
Гамма — ты,
Дзэта — ты…

Почему же не прошли насквозь
друг сквозь друга — эти горстки звезд?

Бездна! Где ж
эти мы?
Без надежд —
море тьмы!

Разлетелись
в стороны,
навсегда
разорваны —

Альфа — мы,
Бета — мы,
Гамма — мы,
Дзэта — мы…

Уже я вижу
времени конец,
начало бесконечного забвенья,
но я хочу
сквозь черный диск затменья
опять увидеть солнечный венец.

В последний раз
хочу я облететь
моей любви тускнеющее солнце
и обогреть
свои дубы и сосны
в болезненной и слабой теплоте.

В последний раз
хочу я повернуть
свои Сахары и свои Сибири
к тебе
и выкупать в сияющем сапфире
свой одинокий, свой прощальный путь.

Спокойного
не ведал Солнца я
ни в ледниковые века, ни позже.
Нет!
В волдырях,
в ожогах,
в сползшей коже
жил эту жизнь, летя вокруг тебя.

Так выгреби
из своего ядра
весь водород,
и докажи свой гений,
и преврати его
в горящий гелий,
и начинай меня сжигать с утра!

Дожги меня!
Я рад такой судьбе.
И пусть! И пусть я догорю на спуске,
рассыпавшись,
как метеорит тунгусский,
пылинки не оставив о себе.

Шел дождик после четверга,
тумана,
ветра,
кавардака,
во тьме,
достойной чердака,
луна — круглей четвертака —
неслась над пиком Чатырдага.

Обсерватория,
с утра
раздвинув купол за работой,
атеистична
и мудра,
как утренний собор Петра,
сияла свежей позолотой.

Синели чистые холмы,
над ними
облако витало
в степных цветах из Хохломы,
и в том,
что созерцали мы,
Мадонны только не хватало.

Как божье око,
телескоп
плыл в облака навстречу зною,
следя из трав и лепестков,
обвалов,
оползней,
песков
за вифлеемскою звездою.

Здесь не хватало
и волхвов,
и кафедрального хорала,
волов,
апостольских голов,
слепцов,
Христа,
и твердых слов:
«Возьми свой одр!» —
здесь не хватало.

Зеркала —
на стене.
Зеркала —
на столе.
У тебя в портмоне,
в антикварном старье.

Не гляди!
Отвернись!
Это мир под ключом.
В блеск граненых границ
кто вошел — заключен.

Койка с кучей тряпья,
тронный зал короля —
всё в себя,
всё в себя
занесли зеркала.

Руку
ты подняла,
косу
ты заплела —
навсегда,
навсегда
скрыли их зеркала.

Смотрят два близнеца,
друг за другом следя.
По ночам —
без лица,
помутнев как слюда,

смутно чувствуют:
дверь,
кресла,
угол стола, —
пустота!
Но не верь:
не пусты зеркала!

Никакой ретушер,
не подменит лица,
кто вошел —
тот вошел
жить в стекле без конца.

Жизни
точный двойник,
верно преданный ей,
крепко держит
тайник
наших подлинных дней.

Кто ушел —
тот ушел.
Время в раму втекло.
Прячет ключ хорошо
это злое стекло.

Даже взгляд,
и кивок,
и бровей два крыла —
ничего!
Никого
не вернут зеркала! —