Кирилл Алейников: Дар речи (сборник)

Зима и Дант. Вверх по ступеням ада
Заросшим непролазным кедрачом
Я поднимаюсь к туче пеплопада,
И ветер мне садится на плечо.

Навис вулкан. О, ледяной колосс,
Ты в небе вырублен неумолимо!
Доносит ветер стоны Уголино [1]
Сквозь зыбкий многоярусный мороз.

«О, Дант! Зачем ты держишь за рукав?»
«Затем – взгляни! – увенчивает лавр
Мой профиль горбоскалый, тонкогубый.

Останемся на этой высоте!
Понаблюдаем гаснущий во тьме
Окрестных гор мерцающий рассудок».

Чёрный песок побережья Тихого океана!
Тундра расшита ягодой.
Здесь человек не нужен.
Жизнь проста,
Как жестяная кружка:
Дно проточив,
Ржа разъедает душу…
Чёрный песок побережья Тихого океана!
Холодный, как одиночество.
Рассыпчатый, как убеждения.
Муравей мегаполиса!
Горсть песка тяжелей и правдивей, чем вся твоя жизнь!
Может быть, это всё, что останется:
Камчатский чёрный песок – крошево из вулкана.
Осенью всё упрощается.
Ветер. Изломы гор.
Жизнь – промокший патрон:
Больше не выстрелить, а выбросить жалко.
Волны берут в осаду песчаный вал.
Лес туманен и пуст.
Наплывает флотилия туч.
В зубьях скал эту бухту убитою уткой зажало.
Кровоточит брусника.
Шиповник кладёт поклон.
Рассыпанной дробью шикша чернеет в травах.
Здесь уместней не крик, а скорее стон,
Крыла перебитого трепет.
Поджарый
Спаниель ищет птицу,
Виляя хвостом, рыча…
Чёрный песок Камчатки! Пепел на влажной ягоде!
Медвежьи следы… Полчища кедрача…

Ничего лишнего.
Север.
Песок.
Правда.

На берегу – нехитрые дары:
Обломок дерева, канат, бутыль, канистра…
Кулик, предчувствуя финал своей игры,
С тревожным криком поднимается под выстрел.

Блуждает ветер, холоден и груб –
Природы пристав в поисках заданья,
И океан, как никелевый рубль,
Болтается в кармане мирозданья.

Вьёт гнёзда сумрак на уступах скал.
Полжизни остается до рассвета.
Полжизни я в потёмках расплескал
И понял: лишь молчание бессмертно.

Вселенная – яблоня в августе!
Сгибаются ветви от звёзд.
День, еле дыша от усталости,
Жару на телеге увёз.

Туман, ковылявший покосами,
Минуя болотистый лог,
Прокрался, таясь между соснами,
Затягивать петли дорог.

И полночь – старухой косматою
С горбом, как чугунный горшок,
Ухватами рук вороватых
Упрятала месяц в мешок.

Согнувшись в три чёрных погибели,
Заброшенным полем пошла.
И до-о-олго в дали еще слышен был
Её неразборчивый шаг…

Лес обветшал. Листва красноречива.
Ручей увяз по горло в октябре.
Дрожит шиповник, мелким разночинцем
У осени в прихожей оробев.

Сентябрь, словно колос, перемолот
Шершавыми ладонями тоски.
Лучи легли охапкою соломы:
Истоптаны, изломаны, тонки.

Просёлочной дорогой, опьяневшей
От направлений, грязи и дождей,
Иду и вижу: небосвод неспешно
Становится всё ниже, тяжелей,

И ветер травы по живому режет…
Я чувствую: прогорклой синевой
Громада неба наземь рухнет прежде,
Чем вспыхнет, опалённая луной.

За бледный горизонт бредут устало
Ряды понурых, в пене, облаков.
Как пара гончих воронёной стали,
Стволы ружья над россыпью следов

Взметнулись в обомлевшее пространство,
И дрогнул воздух, сдавливая слух…
Лисица искрой дотлевать осталась…
Раздав, как подаяние, листву,

Ольха, крестясь, упала на колени
В дождями зацелованную грязь,
Где лето, как корова, околело,
Потухшим взором в озеро глядясь.

Озеро.
Изморозь.
Гроздья
сочного,
спелого льда!

Неизъяснимая осень!

Роща.
Берёз голытьба
спит
беспробудно
вповалку…

Мёрзлая
серая даль!
Ветер
свистит разудало,
Как полупьяный кустарь!