Что нам мерещатся ночной порой.
В сутану облаченный, с князем рядом
Стоял старик — разгневанный, седой.
Казалось, князь командовал парадом.
Он строго осмотрел своих людей
И к старцу подошел с надменным взглядом:
«Я слаб, монах, но ты еще слабей, —
Помиримся, не время для раздора;
Покрой меня сутаною своей».
И к войску: «Скоро в бой, солдаты, скоро!
Вы заслужили тысячи похвал.
Алтарь и трон! Нам не уйти от спора!
Из вас любой сражаться клятву дал!
Живые лгут, что мы — добыча гнили,
Никто из нас оружья не слагал!
Они вопят: „Мертвец, лежи в могиле!“ —
Но есть доспехи и мечи у нас,
И мы еще коленей не склонили.
Они злословят, будто пробил час
И день настал, — но нас не взять обманом:
Кругом глухая ночь, и свет погас!
Так это свет? Смешно!» И смехом странным
Во тьме глубокой засмеялся он,
Но стал внезапно прежним истуканом:
Тут молния, как огненный дракон,
Сверкнула, и раската громового
Был голос многократно повторен.
Все мертвым, деревянным стало снова,
И лишь потом, когда сгустился мрак,
Фигуры вновь смогли промолвить слово.
Тогда монах сказал в потемках так,
Простерши руку пред собой тревожно:
«Вам небо подает последний знак!
Все то, чему вы дали клятву, — ложно,
А небеса безжалостны к врагам.
Одумайтесь, пока еще возможно!
Я вам истолкованьем знака дам:
Вы захотели непомерно много, —
Бог ныне возвестил о гневе нам.
Мы, благочестье соблюдая строго,
В смирении колена преклонив,
Споем „Te Deum“ и восславим Бога!»
И зазвучал неслыханный мотив —
Я сон прогнать хотел, меня душивший, —
Псалом был омерзительно фальшив.
А каждый призрак, голову склонивши,
Гнусил «Te Deum», обнажив чело,
Светясь, подобно древесине сгнившей.
Но время беспощадно истекло;
Рассвет упрямо пробивался в щели,
И солнце наконец почти взошло,
И призраки молитву не допели:
Застигнутые ранним светом здесь,
Они смолкали и деревенели.
Тогда верховный князь затрясся весь
И с воплем стал на помощь звать монаха:
«Скорей, старик, сутаной щель завесь!
Взбирайся на алтарь, не зная страха,
Убей рассвет — иль нам спасенья нет,
И наше царство — не дороже праха!»
Старик взобрался на алтарь в ответ
На вопли князя, но не снял сутаны…
А между тем сквозь щель струился свет.
И дрогнул призрак, встретив нежеланный
Луч света, в тень спустился, и кругом
Опять стояли только истуканы.
Виднелись в освещении дневном
Тут — статуя, там — старая картина…
И я смеялся над безумным сном.
Я в церкви был — заброшенной, старинной.
Лишь хлам и ветошь наполняли зал,
А посреди — фигура властелина:
Повержен, деревянный князь лежал.
На миг мой взгляд на нем остановился,
Я, наклонясь, его корону взял
И вышел прочь. На землю свет струился,
Сверкали снежные вершины гор, —
День победил. Я истово молился,
И был слезами затуманен взор.
Детлеф фон Лилиенкрон
(1844–1909)
Трансъевропейский, на Запад с Востока
Рвется железнодорожный мотив.
Может быть, счастье уже недалеко?
В рай не увозит ли локомотив?
Тр-татат-та — грохочут колеса,
Поезд, как зверь, зарычал у откоса,
Дым, словно хвост, за собой поволок, —
Третий звонок, паровозный гудок.
В окнах картины сменяют картины,
Из-под колес убегает земля,
Мимо проносится горы, долины
Новые радости в жизни суля.
Солнце с луной чередуется в небе,
Путникам выпадет радостный жребий, —
Вечер придет — до утра подожди:
Все, что задумано, — все впереди.
Сумерки тихо струятся над миром,
Вот и Венера взошла в небеса.
Скоро прощаться пора пассажирам.
О, погодите еще полчаса:
Дамы, ученые, принцы, банкиры,
Платья, костюмы, сутаны, мундиры,
«Высшее общество», томный поэт,
Дети в расцвете младенческих лет.
Темень, как демон, легла на просторы,
В поезде газовый свет засиял, —
Тр-татат-, затрещали рессоры,
Заверещал запоздалый сигнал, —
Тр-татат-, увидать за углом бы
Смерть, что стоит возле тлеющей бомбы!
Стойстойстойстойстойстойстойстойстойстой —
В поезд врезается поезд другой.
Читать дальше