Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

Тем временем уже кончалась драма:
Мне показалось через краткий срок,
Как будто выстрел долетел из храма.

Тогда лежать я долее но смог,
Воспрял, — в поту, дрожа от лихорадки,
И тотчас же пустился наутек.

По камышам, по кочкам, без оглядки
Спасался я, как будто смерть саму
Почувствовал вскочившем на запятки.

Очнулся я уже в своем дому,
Там рухнул на постель, объятый жаром;
Как задремал — и нынче не пойму.

Наутро встал, разбит ночным кошмаром;
Но, солнце лишь взошло на небосклон,
Уже стоял я перед храмом старым.

Он был рассветным златом окаймлен,
И ужасы полночного раздора
Развеялись, казалось, словно сон.

Что усмирило ужас мой столь скоро —
Была ли то рассветная роса
Иль тишина священного затвора?

Покоем ли пленились очеса,
Или восхотели по возможной мере
Смягчить мою тревогу небеса?

Но стало сердце вновь открыто вере,
Ночной кошмар исчез, как жуткий лик,
И я во храм открыл спокойно двери.

Но, чуть в него поспешно я проник,
Могила в центре нефа мне предстала,
Я хладный камень сдвинул в тот же миг,

И там, виденью страшному нимало
Не веря, — о предвечный судия!
О беспощадно ранящие жала! —

Ночной невесты лик увидел я,
Со смертью мной повенчанной дотоле.
Зачем не знает зренье забытья?

Зачем рассудок не угас от боли?
Зачем вы, губы, живы до сих пор?
Ты, сердце, для чего в земной юдоли

Живешь само себе наперекор?
К чему терзаюсь мукою бескрайной,
Которой не умею дать отпор?

Наедине с трагическою тайной
Зачем живу так много долгих лет,
Своей судьбой томясь необычайной?

Теперь, когда мой век идет на нет,
За то напутствие невесте мрака
Я призван почему держать ответ?

Блажен любой, кто прожил жизнь инако,
Кто пил ее, как влагу родника,
Не чувствуя всевидящего зрака;

О, как, я это знаю, велика
Неистощимой милости криница,
Господних благ бескрайняя река!

На милость гнев Твой, Боже, да сменится,
Прощение Твое да обрету,
Душа моя тоской да не томится;

Лишь Ты восстановляешь правоту, —
Не осуди же грешные моленья:
Дай не погибнуть этому листу,

Прими меня в блаженные селенья.

От президента Джексона гонец
К индейцам Крик направлен был с веленьем,
И к их селенью прибыл наконец.

Уйти приказывалось в тот же день им
С левобережья Миссисипи прочь —
С земли, дотоле бывшей их владеньем.

Ничто им больше не могло помочь —
На племя Крик обрушилась невзгода.
И вот, не в силах горя превозмочь,

Вожди сидели молча. Непогода
Шумела в деревах, среди ветвей.
Но, словно Нестор своего народа,

Встал, опершись на плечи сыновей,
И вышел в круг, и стал посередине
Великий вождь, столетний Пестрый Змей.

И рек: «О братья, мы узнали ныне,
Что милостив Отец Великий к нам,
Радеет он о краснокожем сыне.

Он милостив, ко всем его словам
Я был всегда почтителен глубоко;
Он милостив, я повторяю вам.

Когда впервые он приплыл с востока,
Он кроток был и больше не хотел
В Большой Воде скитаться одиноко.

И краснокожий брата пожалел:
Тот лишь хотел разбить свои вигвамы
И обучить всему, что сам умел.

Нас, живших здесь, — все мысли были прямы,
Без тени лжи; он был нуждой томим.
И заключили с ним союз тогда мы,

И трубку мира мы курили с ним,
Он с нами был как с воинами воин,
Мы вместе на ветру вдыхали дым.

Чтоб он согрелся, был костер устроен.
Была тогда земля ему дана:
Он кроток был, он братства был достоин.

Ему войной грозили племена
Недружественных бледнолицых Юга.
Они напали. Началась война.

Без нас ему пришлось в сраженье туго, —
На помощь мы пришли к нему тогда
И оскальпировать не дали друга.

И вот ушла великая беда,
Стал исполином бледнолицый скоро,
Он истребил огромные стада,