Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

Затем, что оказалось не по силам
Отстроить после шторма в оны дни
Деревню, погребенную под илом.

Как раз туда проследовать они
Велели мне. «Дорогой к требе брачной
Стопы свои, священник, затрудни», —

Изрек один с ухмылкой многозначной;
Сказал другой: «Вот золото, учти,
Что ждет строптивцев жребий самый мрачный».

Я поначалу не спешил идти,
Но пред насилием смирился вскоре.
С полмили было, кажется, пути.

Лишь звезды неподвижные в просторе
Струили скудный свет на мир ночной
И глухо вдалеке шумело море.

И мнился, будто голос позывной,
Необъяснимо странный звук, доселе
Не слышанный, как полагаю, мной.

Мы наконец почти дошли до цели,
Указанной сперва, — и каждый шаг
Для сердца был чем дале, чем тяжеле.

Один из провожатых сделал знак,
И наложил повязку мне на очи,
Души моей усугубляя мрак.

Но, быть стараясь сколь возможно кротче,
Молился я, — была совсем проста
Мольба: «Твоя да будет воля, Отче».

Столь набожно во здешние места
Я прежде приходил неоднократно,
Вот — отворились древние врата:

Ведом рукою чуждой аккуратно,
Иду вслепую, — все же к алтарю
Дорога мне знакома и понятна.

Ведом чужой рукою аккуратно,
Иду вслепую, — все же к алтарю
Дорога мне знакома и понятна.

Вот кто-то рядом встал, — его не зрю,
Но слуха наважденье не обманет;
Бессильный, лишь молитву я творю,

И мыслию одной мой разум занят,
От чувств уже оторванный вполне, —
Я думаю: когда конец настанет?

И говорю в ожившей тишине,
Гоня воображенные химеры:
«Вы, призраки, неведомые мне,

Коль скоро вы со мной единой веры,
Скажите, что же понуждает вас
Сойти в сей дольний мир от горней сферы?

Когда ж вы слуги зла, то вам приказ:
Покоя места этого святого
Не алчьте осквернить в полночный час!»

Но лишь промолвил все сие сурово,
Как, сердце раня, мой пронзило слух
Жестокое, чудовищное слово.

Поддерживать свой побежденный дух
Уже не мог я, воля понуждая:
Огонь протеста вспыхнул — и потух.

Повязка зашуршала, ниспадая,
И вижу я: пред алтарем — чета:
Стоит в венке невеста молодая,

В ней бледностью убита красота,
Могильною, заведомо тлетворной;
Жених — являет юные лета.

За ними уходил во тьму просторный
Срединный неф, и свещные огни
Сияли в свежий зев могилы черной.

Людьми был полон храм, и все они
Несли черты какого-то отличья
И были нам, казалось, не сродни, —

Однако взором не умел постичь я,
Что за народ здесь, из какой страны
Идут одежды эти и обличья.

И дрогнул воздух, ибо с вышины
Запел орган; хотя мотив неведом,
Но чувства были им потрясены.

Не предвещая окончанья бедам,
Над нами смолк неслыханный канон,
И к алтарю толпа шагнула следом.

И вот, повиноваться принужден,
Увидел я, как юная невеста
Мне дружелюбно отдала поклон.

Тогда, поверя в добровольность жеста,
Я руку девы жениху вручил,
В ее дрожанье не поняв протеста.

Зачем для службы мне достало сил,
Зачем безблагодатный и печальный
Пред алтарем союз благословил?

Едва закончил я обряд венчальный
(По-гречески: мне был такой приказ),
Как вновь повергся в страх первоначальный

Очередным завязываньем глаз,
Давным-давно не источавших влагу.
Перед распятием на этот раз

Я должен был, собравши всю отвагу,
Поклясться им, что буду нем, как ночь, —
Чудовищную принести присягу.

Терпеть сей ужас стало мне невмочь,
Но, лишь уста я двигаться заставил,
Меня тихонько выдворили прочь.

Тогда спасенье я в душе восславил,
С очей сорвал повязку и с мольбой
Немедля к небосводу их направил.

Я вновь увидел звезды над собой,
Деревню, что рыбачий люд покинул,
Услышал, как вблизи шумит прибой.

Зловещей требы час во храме минул;
Там свет еще горел — но во мгле
Огонь последний померцал и сгинул.

С усталостью безмерной на челе,
Не в силах долее держаться прямо,
Я распростерся на сырой земле;