Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

Но слава — не пустая ли химера?
Порой меня берет в оковы стыд —
Какой мудрец поэту разъяснит:
Разумна ли в людскую память вера?

Колеблюсь, то ликуя, то скорбя,
Слабеет сердце, и певца дурачит,
Миражем славы бедный ум губя.

О, что же за концом пути маячит,
Элмано нежный? Мир земной тебя
Когда не воспоет, то пусть оплачет!

Страшусь того, что станется поколе
Я буду жить в незнаемом краю:
Оберегать в душе любовь мою
Устанешь ты, и покоришься доле.

Страшусь, что красотою поневоле
Поблекнешь ты, — приметы узнаю
Того, как Гений Времени в бою
Сражает всех, влачащих дни в юдоли.

Страшусь — и если все-таки в борьбе
Повержен буду, Призраком низринут,
Блюдущим меру зла в моей судьбе —

То все же, если скорби в сердце хлынут,
Ты помяни меня, скажи себе:
«Он так любил меня — и мной покинут».

Измученное сердце, ты под гнетом
Желания страдаешь тяжело,
Единое стремленье обрекло
Тебя на службу лишь своим заботам.

Истерзанное сердце, стань оплотом
Для мужества, — о, пусть бы ты смогло
В себе не холить зреющее зло,
Не цепенеть перед геройским взлетом!

Вздохни, сумевши страхи превозмочь,
Не обольщайся тишью и покоем,
Победный миг уверенно пророчь!

Боец, постыдна робость перед боем:
Прочь, опасенье, малодушье, прочь!
Ты все же гибнешь? Гибни, но героем.

Холодный Разум, не гонись упрямо
За мной, к благим поступкам не зови:
Чтоб отвратить меня от чар любви,
Нет у тебя ни власти, ни бальзама.

Когда срамишь — то защити от срама,
Коль вылечить не можешь — не трави,
Мое безумье — у меня в крови:
За мною, Разум, не гонись упрямо.

Ты над моей душой возвысить власть
Решил свою, — однако власть любая
Сулит мне только гибель и напасть.

Марилию от сердца отрубая,
Ты мнишь: я должен, злобствуя, проклясть,
А я взыскую — плакать, погибая.

Пылать любовью к деве благонравной,
О ней страдать во сне и наяву,
В полночный час просить о рандеву,
Грозя своей же гибелью бесславной;

Уговорив, за дверь походкой плавной
Скользнуть и скромно преклонить главу,
Обнять — и, доверяясь естеству,
Не торопясь, стремиться к цели главной;

Лобзать чело ее, весь нежный лик,
Касаться столь стыдливо сжатых губок,
Почуять жар, который в них проник,

В потемках слышать хруст крахмальных юбок
И понимать, что до блаженства — миг:
Ужели слаще есть на свете кубок?

В твоих вуалях, Низа, мало проку,
В них прелестям скрываться ни к чему.
Легко возможно резвому уму
Представить все, что недоступно оку.

Напрасно скромность зрю в тебе жестоку:
Не спрячешь тело в платье, как в тюрьму.
Все, чем владеешь, мыслью обойму,
Не затевая лишнюю мороку.

Сокровища сурово притая,
Ты неприступна, — но таков обычай,
Что рвется страсть в сладчайшие края.

Возможно ли тиранствами приличий
Сокрыть красоты, если мысль моя
Их сделала давно своей добычей?

Не сетуй, сердце, прекрати мытарства,
Пред злой печалью двери затвори:
Красой обращено ты в бунтари,
Краса да укротит твое бунтарство!

Как велико сего огня коварство, —
Страшись его, внимательней смотри…
О, как же душу гложет изнутри
Болезнь любви, от коей нет лекарства!

И я напрасно эти цепи рву,
Я обречен в борьбе на пораженье:
Одной тобой, Аналия, живу!

К тебе ль свое ослаблю притяженье,
Когда любая прелесть наяву
Дешевле, чем твоя — в воображенье!

Любовь напастью обернулась ярой;
Душа — с Аналией наедине;
Однако память угрожает мне,
Как жалкому рабу, постыдной карой.