Давид Бурлюк - Стихотворения

 Тебя не видели, но знали,
 Что ты за ширмой в полумрак
 Укрыта тучей эти дали
 Вникать куда бессилен зрак
Но к ночи потеплевший ветер
На миг разбросил облак ряд
Коричневатый Гала-петер
Погонщик и ревнитель стад.
Покрыта мягкою шаплеткой
Порозовевших облаков
Гора была сплошным секретом
Не угадать поверх садов
Над строем черепичных кровель
Поверх мостов, где мчит экспресс
Вкруг поле-рис, рисо-картофель
Сосно-вишневый синелес
И изумительная Фудзияма
Юго-теплу наперекор
Свои снега взнесла упрямо
Небес синеющий простор.

Стемнело, лодки не видны…
Кому теперь придет в башку,
Что там, где так неясны сны
Счастливо рыбаки живут?

Отель — у моря; вечный шум
Волны, дробящейся о берег.
Японской мы гравюры иге;
Ее затейности — всяк кум.
Ведь, не забыл ты, не отверг
Маэстро видов Хирошиге.

У гор, по моря брегу,
Где сосен ропот, дней
Я мчу, смеясь, телегу
Средь празднеств и огней
Я позабыл предбанник,
Где прелый пахнет лист,
Где одинокий странник
Хотел быть телом чист
Я позабыл наличье
Каких-то бед и зол
Я щебечу по-птичьи
Сойдя с крутых уклонов
В покоя славный дол
Среди удачи звонов.

Не колдун, не ворожея
После нищенства трущоб
Поселили нас жалея (?),
Любовались морем чтоб;
Чтоб с утра и до заката
Мы следили паруса,
Что скрываются крылато
В голубые небеса;
Чтоб вершили мы прогулки
У бунтующих зыбей;
Заходили в закоулки,
Где сияют темновзоры
Этих утренних детей
И звучат их разговоры.

При станции Санно-Номия
Железнодорожный ресторан.
Хотя теперь такая рань,
Но кофе пью я — Еремия.
Обыкновенный из людей,
Включенный в странствия кавычки,
Я красок скорых чудодей,
Пиита я душой привычный.
Я кофе пью; — Санно-Номия
Мной посещается всегда.
Ведь здесь проходят поезда,
С которыми, неровен час,
В нежданный мне, в неведомый для вас
Примчится вдруг моя Мария.

Тучи кучей снега встали,
Заслонив фиалки дали…
Глянь, над ними столь прекрасна
Фудзи, что всегда безгласна…
Вместе с тем — многоречива —
Островов японских диво;
Я ею восхищен из гама,
Что имя носит — Иокогама.

Вспотела улица, считая солдат
Жара заедала всех.
Какого-то года неизвестных дат
Историков хриплосмех:
Что столько-то было убито войной.
Полями устлать потроха.
Хрюканье, хрип свиной.
Разорванных тел вороха!
Какого-то года полустертых дат
Мечтатель,
Забывший:
Меч — тать;
Свернувшийся, отпавший лист…
Древообделочник иль металлист.

Итоо
 То — о
Око —
 Сан
Имя нейсан
 (по-русски —
  Служанка,
   сестра),
Что глазами,
 как танка,
  — востра…

Улицы ночной улыбка
Не сети ль золотая рыбка?
Несете золото тая,
  Ни се, ни то — зло лат тая.

Ночи тьме
Сидели мусмэ [45]
— Одна молчалива
Пушистая слива
Другая звонка
до позвонка
Обе смотрели
— лучистые стрелы
Девы колчан —
Трепещущий стан.

Мусмэ идет сейчас фуро [46]
Затянут оби [47]тонкий стан
Пусть девы — выпукло бедро
И грудь, — что формой Индостан.
Дождь сделал серым горизонт;
— Бумажный развернула зонт;
Стучат кокетливо гета [48]
То — нежнотела тягота.

Фонари кричат: гори!
А луна — молчань одна.
Что же, что же, что же я?
— Не колдун, не ворожея;
Я построил малый улей,
Закричал тотчас вину — лей!
Вдохновенно опьянев
Здравомыслья бросив хлев,
Отдался я весь полету,
Фраз безумных словомету.

Она любила этот дымный порт,
Што именем звался японским Кобэ.
Чтоб столько разношерстных орд
Печалилися о надобе
Но где всегда по вечерам
Предначертаниям послушна.
Луна свой проводила Фрам
Средь льдов лазури равнодушных.