Находя все нижеизложенные принципы цельно выраженными в I-м «Садке Судей» и выдвинув ранее пресловутых и богатых, лишь в смысле Метцль и Кº, футуристов, — мы , тем не менее, считаем этот путь нами пройденным и, оставляя разработку его тем, у кого нет более новых задач, пользуемся некоторой формой правописания, чтобы сосредоточить общее внимание на уже новых открывающихся перед нами заданиях.
Мы выдвинули впервые новые принципы творчества, кои нам ясны в следующем порядке:
1. Мы перестали рассматривать словопостроение и словопроизношение по грамматическим правилам, став видеть в буквах лишь направляющие речи . Мы расшатали синтаксис.
2. Мы стали придавать содержание словам по их начертательной и фонической характеристике .
3. Нами осознана роль приставок и суффиксов.
4. Во имя свободы личного случая мы отрицаем правописание.
5. Мы характеризуем существительные не только прилагательными (как делали главным образом до нас), но и другими частями речи, также отдельными буквами и числами:
a) считая частью неотделимой произведения его помарки и виньетки творческого ожидания;
b) в почерке полагая составляющую поэтического импульса;
c) в Москве поэтому нами выпущены книги (автографов) «само-письма».
6. Нами уничтожены знаки препинания, — чем роль словесной массы — выдвинута впервые и осознана.
7. Гласные мы понимаем как время и пространство (характер устремления), согласные — краска, звук, запах.
8. Нами сокрушены ритмы. Хлебников выдвинул поэтический размер — живого разговорного слова. Мы перестали искать размеры в учебниках — всякое движение рождает новый свободный ритм поэту.
9. Передняя рифма — (Давид Бурлюк); средняя, обратная рифма (В. Маяковский) разработаны нами.
10. Богатство словаря поэта — его оправдание.
11. Мы считаем слово творцом мифа, слово, умирая, рождает миф и наоборот.
12. Мы во власти новых тем: ненужность, бессмысленность, тайна властной ничтожности — воспеты нами.
13. Мы презираем славу; нам известны чувства, не жившие до нас.
Мы новые люди новой жизни.
Давид Бурлюк, Елена Гуро, Николай Бурлюк, Владимир Маяковский, Екатерина Низен, Виктор Хлебников, Бенедикт Лившиц, А. Крученых.
Рисунок Владимира Бурлюка
Ваш трубадур — крикун, ваш верный шут — повеса.
(Ах, пестрота измен — что пестрота колен!)
Ваш тигр, сломавши клеть, бежал в глубины леса,
Единственный ваш раб — арап — клянет свой плен.
Разуверения? — нашептыванья беса!
Тревожные крыла — и в лилиях явлен
Едва заметный крест… О узкая принцесса,
Разгневанная мной, вы золотей Малэн!
Желтели небеса и умолкали травы,
Утрело, может быть, впервые для меня,
Когда я увидал — о, свежие оправы
Очнувшихся дерев! о, златовестье дня! —
Ваш флорентийский плащ, летящий к небосклону,
Аграф трехлилийный и тонкую корону.
Ворасль, июнь 1912
За рубежом — теченье ясных лат:
Склонись в затон, живой одними нами…
Надолго ли мы включены в закат
И тонкими владеем именами?
Надолго ли? — О нет, окаменей,
Во мраморе зарозовей над миром
Плывущих слов и вероломных дней,
Опоена закатным эликсиром.
Ты улыбнулась — мы обручены
До первого жемчужного укола:
Разводы влаги — кольца тишины,
И облако — твоя романьуола…
В сиреневом лете, в сиреневом дыме —
Я вижу! я вижу! — соседи
(В просвете прошедшая леди
Была в диадиме)
Возносят бокалы.
Но я ли, усталый
От этой расплаты,
Приму их увядшие крылья
И каждый горбатый
Язык воскового вина?
Я знаю, что каждая леди
Уже в диадиме;
Ей снится: в сиреневом дыме
Она возноситься должна.
И мне ли — сухие копытца
По лестнице? Мальчик глядится
В таблицу из меди,
Коричневый, широкоскулый,
В измятом венке бересклета:
Как плещется круглое пламя!
Как множатся трубные гулы
Иного, широкого лета!
Но никнут всё ниже крылами
Соседи — и только одна,
Высокая, в узкой одежде,
Рукой, удлинившейся в стебель,
Рукой, расцветающей в небе,
Возносит, как прежде, как прежде,
Бокал воскового вина!
Читать дальше