1928 г.
Op. 17.
Я старел, на лице взбороздились морщины —
Линии, рельсы тревог и волнений,
Где взрывных раздумий проносились кручины —
Поезда дребезжавшие в исступленьи.
Ты старел и лицо уподобилось карте
Исцарапанной сетью путей,
Где не мчаться уже необузданной нарте,
И свободному чувству где негде лететь!..
А эти прозрачные очи глазницы
Все глубже входили, и реже огня
Пробегали порывы, очнувшейся птицы,
Вдруг вспомнившей ласку весеннего дня..
И билось сознанье под клейкою сетью
Морщин, как в сачке голубой мотылек
А время стегало жестокою плетью
Но был деревянным конек.
Op. 18.
Обворожительно проколота соском
Твоя обветренная блузка!
Изображу ль своим стихом,
Что блузка бюсту была узкой…
К тому же бризовый порыв
Подувший резво океана
Пошире душку приоткрыл,
Чтоб встречных стариков изранить…
«Я вижу цели, зрю задачи…»
Op. 19.
Я вижу цели, зрю задачи —
Я презираю златозвон,
Что по сердцам банкрутским скачет,
Не находя отметки «Вон» —
Я друг, заступник слабых, бедных;
За них словесный поднят жест;
Средь криков оргии победных
Мои слова не знают: лесть!
Пролетарьята редкий воин,
Поэт — словесный метеор
Он удивления достоин,
Когда слепит буржуя взор.
За мной не шли толпой зеваки,
Для избранных ковался стих
Острей испанские навахи
И вточь она — ударно лих!..
Я был когда-то, был в легенде
Свирепо растянувши лук;
Восточно выспренним эффенди,
Надев цветистый архалук;
Но ныне потонул асфальте
Я, катастрофы краснознак.
Теперь затеряна спираль та,
С которой сросся так!
«Я сидел темнице смрадной…»
Op. 20.
Я сидел темнице смрадной
Луч где солнца косоглаз
И внимая жизни стадной
Чрез скупой тюремный лаз
Я последним в целом мире
Был малейшим всех чудес
Изнывал под тяжкой гирей
Вздувши к жизни интерес
Я был крошкою ничтожной
Полуслеп и полуглух
Когда жертвой невозможной
Раздирали деве слух
Когда тявкали на лирах
Изжевав в губах сосец
Поскоком гнались вампира,
Там где выплакал свинец
Где сухотки тяжкой ночью
Волчья стая пьет тоску
Звезды брызнут многоточьем
На небесную реку
Где в челнок садится месяц
Чтобы плыть над стадом риг
Где так много интереса
Ветер с лиственниц остриг
Голубым крылатым другом
Ты из мира в каземат
Подлетишь, крылом упругим
Станешь душу обнимать.
Скажешь тихо очень тихо:
Ты в тюрьме, но я с тобой…
Жди! примчится смерти вихорь
Унесет тебя с собой!
Op. 21.
Большая честь родиться бедняком!
* * *
Женатый смотрит на
Жизнь из-за спины женщины.
«Послушай, девушка, что так гордишься юнью…»
Op. 22.
Послушай, девушка, что так гордишься юнью…
Ты видишь там клюку и тусклый гроб?..
Краса твоя теперь подобна полнолунью,
Где роз уста и грудь торчит как короб.
Но время не стоит и красота завянет,
Ведь и луну уродует ущерб.
И трещины безжалостно на стане
Наложат свой отвратогерб.
Потухнут очи, побелеют кудри,
А вместо грудеваз отвиснут черепки
И будешь ты стоять в чужом румяном утре
Ущербною луной спешащею зайти.
На улице
Op. 23.
Улица
целая
Улица
Целуя
За
Целковый
Целуя за доллар
Не дешевка
А товар
Торговка
Мясом
Собственным бедра;
Кто плясом
На матрац одра
Так просто
Над помостом
Махать хвостом
Вот здесь
Он весь
Стихами некрофил
Любви могила
Страстей Атилла.
«Я хотел позабавиться прозой…»
Op. 24.
Я хотел позабавиться прозой
А вышли стихи
Неведомой метемпсихозой
Трудом сохи.
«Эти строки идут стенке косо…»
Op. 25.
Эти строки идут стенке косо,
Косой глаз или левша, дамским задом или торсом
Они наброшены спеша?
— Я живу во имя размножения!
— Где же твой приплод?
Жизнь подобна умножению
— Стар ты или молод.
«Ваши профили истерты, безобразны……»
Op. 26.
Ваши профили истерты, безобразны…
Груди впали, ребра просят счет.
Позабавимся игрой своеобразной —
Нам не нужен будет круглый год.
Читать дальше