Велимир Хлебников - Том 2. Стихотворения 1917-1922

Совет старшин
За вишнями послал.
Был медный взят кувшин.
Кто звал?
Веревкой грубо опоясав
Ночной сорочки стан –
Дал Индостан, –
Смуглея девичьим мясом,
На вишню старую взошла,
Держась за сук ее ствола,
Другой рукою сорвала
Висевших ягод – до числа
Стряпни вареников запасы.
Но ты, лукавый огонек,
Как сумасшедший в глазах прыгал.
И на глазах семейства Бога –
Дела покрытых сажей игол
И трудолюбивых вечеров.
Судья – задумчивая книга
С толпой закрашенных листов,
Где важно, строго и величаво
Око Богородицы написано.
В ее задумчивых очах,
Откуда изгнан темный грех,
Похищенных из писем,
Украденных в семействе Бога,
Досуга сельского забава.

Как краска на стену наводится
И ветхое крыльцо,
Где спичкой в копоти с утра
Глаза большие Богородицы
Наводит добрая сестра.
Вы памяти о ней утраты,
Где все доходит до порога,
В бровях, намеченных полого,
Сейчас дрожал безумный смех.
Быть может, я стоял внизу немного близко,
Быть может, вишни были нежная записка
И первое «мяу» любви.
И, шаловливой мысли прихоть,
Какой-то книги обезьяна,
Она с ветвей спускалась тихо.
А я поймал святые тени
Ее языческой красы,
<���Сорвал> закованные лени
И кос разорванных усы,
Волос и кольца и колена.
И дух голодный накормив
Виденьем тела своего,
Великодушная, молчишь,
Лишь чуть дрожат концы <���губ.>

И пока над Царским Селом лилось пение и слезы Ахматовой,
Я, нить волшебницы разматывая, –
Как сонный труп влачился по пустыне.

Курчавое чело подземного быка
Кроваво чавкало и кушало людей.

И, волей месяца окутан, во сне над пропастями прыгал
И шел с утеса на утес.
Слепой, я шел, пока
Меня рожденья голос двигал.

И бычью голову я снял с могучих мяс и кости
И у стены поставил
Как воин истины, и ею потрясал над миром
– Смотрите, вот она!

Три года гражданской войны.
Это бойня дела и дула.
Гром окаянного гула.
Раны чугунных скорлуп.
На высокой горе, поджав хвост, безумная мчалась собачка.
Воин, целясь в тулуп,
Нажимает собачку.
Хаты задулись, как серная спичка.
Бах! бах! ба-бах! Горит деревня целая.
Все задымилось.
Брюхом желтая синичка
Звонко пропела: пинь пинь тарарах!
Скажите на милость!
Какая смелая.
Над этим селом закона опала.
Два снаряда
Воздушного яда
В деревню упало.
Завтра ни одно не подымется веко
Ни у одного человека.
Напрасно волнуется море желтеющих жит,
Просит жнецов.
Никто не спасется. Горе тем, кто бежит.
Меткая пуля пошлет в страну отцов.

Это была драка дела и дула.
Села потонули в огне орудийного гула.
По косогору, поджав обезумевший хвост, скакала собачка.
Красный ратник, нацелясь в бородача мужика,
Нажимает собачку.
Село загорелось, как серная спичка.
Бах! бах! ба-бах! Горела деревня целая.
Желтобрюхая, белощекая синичка,
Вылетев, запела: пинь пинь тарарах!
Скажите на милость!
Какая смелая.
Снаряды
Воздушного яда
Село окружили,
Чтобы заснули те, кто в нем жили.

Вечер. Столовая, до такого-то часа.
Окорока с прослойками
Ярко-алого мяса,
Свиные кишки,
Набитые жиром,
Хрустящая алая кожа
Молодого, в зеленом листу теленка,
Алая рожа
Смеющегося поросенка,
Жиром умываются горячие ушки.
Хлеб с слезящимся сыром.
Алая пища мясная, здоровая!
От красного мяса слышно: «корова я!»
Алых яблок горы и горы,
Огурцов влажно-зеленые горки.
Я прохожу в белых опорках;
Толпа – денег жрица суровая.
Малиновой ветчины разрез
Во рту исчез.
Разговоры про ссоры, с ножом,
С попойками,
И о торговых проказах
Зеленолицых людей, алооких.
Чая стаканы, все с молоком!
Щи.
Пара куриц.
На куске сыра слёзы и свищи.
Чистый, полный чести,
Самовар в клубах белого пара,
Чародей, шумит и кипит.
Это лицо серебряной жести
Шумно курит.
Седой над пивом спит.
В озерах кровью
С зеленой травой,
С стружками хрена дымное мясо.
Смотрит с любовью,
Алое, как колено.
Протянутые вперед губы лица,
Голова верхопляса,
На стене висят.
После смерти радостные,
Не унывая, но не опрометчивые,
Через кожу алую золотом просвечивая,
На столе смеются двое поросят,
После смерти смеются их пятачки.
Нежным жиром течет,
Прозрачным и золотым сочится,
Алым озаренная, красная говядина.
Беседы о тех, чей конец
На столбе с перекладиной.
Красному мясу почет.
Нож вонзен, и алая ссадина
На темно-зеленом арбузе –
Цепочка на пузе.
На подающей – перышко птичье.
На хрупком белоснежном блюде –
Вкусите люди! –
Еще в дыму мясо бычье.
Зелени и белого хлеба копны.
Полнокровные мешки людских лиц,
Готовые лопнуть.
Речи с запахом дела.
Собаке залаявшей брошено: «цыц!»
И золото алых дымящихся щей
В жирных кругах сверх овощей.
Рыжая кошка,
Красная глазами.
На стеклянном блюде
Нежные пирожные,
Таяли во рту
Хрустящие печенья,
Хрупкие трубки
С белыми сливками.
Руки продаж и покупки.
Алые губы едят.
Зеркало новых господ,
Чудовищно на них похожий,
С полосатой морщинистой кожей
Толстый щенок,
С большими ушами,
Стал на стул
И зарычал от гнева и презренья,
Когда ему дали
Черного хлеба.
Нож алый, зеленый груши цвет,
И мясо – вы всегда соседи!
Как белые цветы,
Пересыпалися живые лица
С кровавым ожерельем
Тугих мешков для сала и для крови.
«Сегодня я, а завтра ты!» –
Гласило их спокойствие немое.
И было радостно лицо свиненка,
Когда он слушал про пропажу самогонки.