Михаил Лопатто: Сердце ночи

Ой, вы груди младые, займитесь
Под щекоткою ловких лап!
Ой, боярин, ой, стрепет, ой, витязь,
Ты прерви свой заливистый храп!

Он сидел у воды и смотрел на спокойный поток,
И седой бородою печально качал, одинок,
И склонялся к воде, и над ним насмехался родник,
И себя не узнал в отражении диком старик.

Тритыкин глянул в зеркало.
«Эх, — думал, — исковеркало
Мне флюсом все лицо.
И с деньгами оказия.
Вчера — ведь безобразие! — —
Я заложил кольцо.

Колечко то заветное,
Положим, незаметное,
Не то чтобы алмаз.
Эх, жизнь моя постылая,
Его мне Стеша милая
Дала в последний раз.

Слезами заливалася,
Сквозь слезы улыбалася,
И так мне говорит:
Носи колечко малое,
Да помни, как ласкала я,
Господь тебя простит!

Беда, беда великая» —
Гнусил Тритыкин, хныкая,
Оплакивал кольцо,
И мазями намазывал,
И тряпками завязывал
Распухшее лицо.

Чистая страница,
Как ты хороша!
Тихо умилится
Над тобой душа.
Не хранишь пера ты
Грязноватый след,

Что, тоской объятый,
Наплетет поэт.
Счетов и посланий
Ты не знаешь яд,
Ты чиста, желаний
Возбуждая ряд.

Тихий наш отец Иаков
Возлюбил душою раков.
Попадья ворчит:
Экий стыд!
Вечно рясу мочит в речке,
И белье висит у печки.
Но отец молчит,
Все сопит
И, за печкою поплакав,
Вновь бежит на ловлю раков.

Было нынче мне видение
По Господнему велению:

Три столпа узрел я каменных,
Три других напротив пламенных.

И вошед в сие строение,
Ощутил я вожделение,

Ибо, грешник, деву белую
Лицезрел окаменелую.

Глас раздался сокрушительный:
Се ты зришь сосуд губительный!

По Господнему велению
Был конец сему видению.

Эх беда! Лежу, темно; не спится.
Все мутит и глотку жжет.
Встал я поискать ведро с водицей
И впотьмах пошел в обход.

Богородица! На стул наткнулся.
Так не пей, плешивый шут!..
Черт попутал. Вскоре я нагнулся
Ко лежанке: влага тут.

Да куды там — я мою старуху
Опрокинул впопыхах,
Та влепи с размаху оплеуху,
Не узнавши, что ль, впотьмах.

Загремел на утро отче: гнойно,
Обло чудище, свинья!
Ну достойно, чина ли достойно?
— Не достойно, — молвил я.

За горою село солнце,
Умирает тихо день.
Погрузилось Радохонце
В бледно-розовую тень.

Повели коней на речку,
Кухни поплелись вперед,
И полез опять на печку
Мой хозяин, идиот.

Увидав на печке спину,
Знаю: пробил час услад.
Тороплю мою Янину
Выходить в безлунный сад.

Вечер. Тихо. Сад в овраге.
Мы от мира далеки.
Набралися росной влаги
Белой розы лепестки.

Где взяла Янина розу?
Что смеешься и молчишь?
Не боишься ль, что угрозу
Вдруг исполнит старый шиш?

Как уйдет из деревушки
Воевать гусарский полк
(Слышишь, как вздыхают пушки,
Понимаешь в этом толк?)

Как уйдем, — прощайте ласки!
Старый срежет для острастки
Молодой своей козы
Здесь, в саду же, пук лозы.

О, долгий путь! В усталой позе
Сидишь и куришь натощак.
Как ароматен на морозе
Медовый английский табак!

Голубизна дымка и снега
И пасмурная эта даль —
Такой покой, такая нега,
Такая долгая печаль.

Дорога круто убегает
На побелевшие холмы.
Голодный конь едва ступает,
Иззябли мы, устали мы.

Седло, в какой ни мерзнуть позе,
И бьет и давит, — все не так!
И только тешит на морозе
Медовый английский табак.

Ходить в гости со своим шкафом неудобно.
Мое сердце — большой шкаф.
Мне тесно в маленьких комнатах,
И я топчусь как медведь.
Душно. Нельзя курить,
Разговаривать только вполголоса,
И непременно, чтоб смешно.
А я слушаю, как бьется мое сердце —
Ужасный грохот! Чужих не расслышать слов.
Нет, лучше опять в поля,
Там тихо, гуляет ветер,
Ждет собачья могилка меня…