Борис Кригер - О грусти этих дней кто, как не я, напишет...

* * *

Мы покинули мир этих звуков…
Шум костров, тихий поскрип снастей,
Кап свечи, шелест писем и перьев,
Треск каминов, молчание звёзд,
Звон подков, шпор и звон колоколен…
Боже мой, я признаться неволен,
Как тоскую я в россыпи грёз
По скупому звучанью поверий,
По тяжёлому грому страстей,
По отсутствию призрачных луков…

И охоты покрикиваньям,
Лаю псов и студёному лесу,
Разметанию листьев и пыли,
По стучанью колёс, колыбелей
И двоящихся в мире зеркал.
Где созвездий беззубый оскал?
Где мой шелест снастей корабельных?
Не познав, этот звук мы забыли,
Как ложбинку на милом носу…
Как голов старых сосен киванье.

Дружий гомон стучащихся ложек,
Скрип саней и оглобельный грохот,
Цоканье полостной мостовой.
Восклицание: «Мой милый сударь!»
Иль «Сударыня!». Где же та удаль?
Где мой старый уснул домовой?
Где восторг, заменяющий похоть,
В отношеньи танцующих ножек…

Где размытые спазмы дуэлей?
Где разнузданный гомон студентов?
Где яичница с хрустом и салом?
Где бледнеющий лик дуэлянтов?
Где тот шарм разодевшихся франтов?
Не фантомов, а тех, что и в малом
Находили изыскность моментов.
Где пустые позывы метелей?

Так цените простые звучанья —
Звон тарелок в убогой столовой,
Скрежет вилок по ломким тарелкам,
Как соитие стали и стёкл,
Красноту и обилие свёкл,
Пусть оно нам не кажется мелким,
Небольшим, негустым, бестолковым.
Лучше всё — тишины наказанья…

Сонмы

Сонмы.
Каждый знает куда,
Каждый ведает суть.

Тёмный,
Заструясь в никуда,
Змейкой нитится путь.

Помня,
Как сияет вода
И игривится ртуть,

Сонно,
Раздвигая рода,
Ты не дай мне уснуть.

Страха
Переносица жмёт
И кромешит мозги.

Мама
Непременно придёт
И не даст мне уйти.

Сонмы,
Я настаивать буду,
Что я не из них…

Тёмный
Небосвод ниоткуда
Диктует мне стих.

Бог с ним,
Пусть заветно
И стильно темнит.

Вёсны
Незаметно
Уходят в зенит.

Старый
И почти покорённый
Букварь

Старость
Насыщает солёным
И сыплется в гарь…

Светится высь ли звездою в окне Super Nova?

Касаются клавиши пальцев,
Они избегают звучанья,
Расстеленные по небрежно
Взбелённой тропинке молчанья,
Издёрганные от незнанья,
Какая последует нота.

У каждого идиота
Есть малая доля искания
Такого иного страданья,
Что, кажется, неизбежно
Вселенная не без рыданья
Встречает такого страдальца…

Есть давняя мысль о сути,
Гонимая мышкой экрана,
Что кликнуть её невозможно:
То поздно, а то слишком рано.
Но кажется свежею рана,
И кажется истиной поиск,

И кажется искренней совесть,
Почти как позывы иканья,
Почти как урчание крана.
Но следует быть осторожным.
Не всё, что считается странным,
Является залпом орудий.

Не всё, что мы мыслим неверным,
Является сказанным словом,
И даже не всё, что мы мыслим,
Есть то, что искало бы крова.
И суть непонятная снова
Манит и мигает, как символ.

И лишь размышляя за сим, вол
Влачит, как простая корова,
Телегу с волхвами второго
Пришествия, светится высь ли
Звездою в окне Super Nova,
Так верно заснятая первым?

* * *

Ревниво наблюдая
За каждым пересмешком,
За каждой невозможной
Наклонностью над полом,
Бредут мои колени
По краешку поспешно,
И ночью внутрикожной
Ползут мои подолы.

Я развлекал немногих
Своим существованьем,
Своими непростыми
И скучными речами.
Сначала я родился
По паспорту евреем,
Потом так и остался,
Как кто–то, англичанин.

А что? Бывает хуже.
Хотя по измеренью
Ни верха нет, ни низа.
Я отмечаю верно
Движение карниза,
Лишь только понимая,
Что сила притяженья
Есть массовая блажность
И новшество паденья.

* * *

Мы говорили долго,
Оттеняя приливы вкуса,
Смысла, знаков, силы
Былинных ипостасей
И невежеств.
Мы поминали Бога,
Акварели и винный уксус
И делили с ними
Свои напасти
И дела всё те же.

И длились ночи,
Сочленялись сутки,
Крошились годы,
Сыпались разлуки,
И нам не очень
Уж казалось жутким
Читать народы,
Как чужие руки.