Спёртый воздух течет, словно масла растопленный комень,
Я забыться хочу, я мечусь в полутрезвом бреду,
Где наш ласковый лёд — звон в прозрачном лесу колоколен,
Где наш тихий полет сквозь туманный ручей и листву?
Всё сожрало в своём неизбывном радении лето!
Раскалило дотла, отупило и бросило прочь,
Мы, как прежде, вдвоём, и спасибо Вседержцу за это.
Потерпи, сдохнет день и наступит прохладная ночь.
21 июля 2001 г.
О времени
Висячая объемность Eстества,
Где всё в одном и бдит Одновременность.
Здесь без пол–литра иль без колдовства
Любой сошел с ума бы непременно.
Рябится снов исчёрканный разлив,
Резвится звуков хриплое вниманье,
И не найдя иных альтернатив,
Течёт и убывает Мирозданье.
И Совершенству вырвав приговор
Из палачовых щупалец Момента,
Я прячу Вечность, как последний вор,
Укравший рупь у выпившего мента.
21 июля 2001 г.,
Канада
* * *
Я устроил себе день поэзии,
На записки свои сам ответствовал,
А жарища была, как в Родезии,
В солнце я б вольфрамовую ветвь порвал!
Обещал тебе я вынесть мусору,
Мыть шампунем голову и стричь усы.
Интернет же мне, простому юзеру,
Сделал явное расстройство личности.
Так и стал немым я отступником,
В пересудах жил всё в неведомых.
И мочился, метя под кустиком,
Чтоб никто наш двор не наведывал.
21 июля 2001 г.,
Канада
* * *
В уютных рассуждениях с Платоном,
Смакуя запах типографских строк,
Я растерял прозренья по перронам
И загрустил, как истинный пророк.
Отбросив стыд, как корку апельсина,
Мой новый глобус мордой стал к стене,
Океаном Тихим, повернувши спину,
Своей морскою задницей ко мне.
Теперь я здесь, на Новом Континенте.
Мне ль по себе? Не знаю. Вряд ли так.
Тут на недвижном зиждется цементе
Неистребимый отголосок драк!
Я созерцаю, внемля перегуду
То ль сквозняков, то ль чёрт–те знать кого,
И машинально всё рисую Будду,
И ненарочно всё гляжу в окно.
Там льёт мгновений неизбывный шорох,
То шелестит, то сыплется листвой,
И я сушу в пороховницах порох,
Изрядно поднамоченный судьбой.
Моя отчизна — там, где дней не мерят,
Где нет огня, где шорохов не ждут,
Где любят, помнят и немного верят
И где мои межстишия живут.
Я так привык к различной пустоте,
Что звук иль вещь меня страшит, а мысль
Кислит и жалит, как «алиготе»
Или шампунь, когда едва помылся.
Несостоятельность моей тоски
Легко любым прибором измерима,
И не блестят у стен Иерусалима
Мои необлысевшие виски.
Расслабься, Бог! Мы выпали на землю,
Как из гнезда иль из суровых шахт,
Не я один тебе, увы, не внемлю,
Не я один тебе поставил шах.
Нас много разных душенаселений,
Мы разрослись, как хлопья в январе,
И, копошась и зиждиясь на тлене,
Не я один шатаюсь в темноте.
Расслабься, Бог! Мы выпили всю воду
Из неподкупных небу родников,
Явись ко мне или явись народу,
Пока народ со мной не был таков.
Как неуютно в Земле Ханаанской,
Как неприютен Божий стан и кров,
И я кричу и корчусь по–вигвамски,
И выпиваю колу, словно кровь!
Не удержать бубенец с колокольцем,
Не увести издёрганных коней,
И я брожу под нелюдимым солнцем
С неистребимым прозвищем «еврей».
Ах! Наслаждайтесь грубо,
С забвеньем в голове
Селёдкою под шубой,
Салатом «Оливье».
На глади майонезной,
Как в дебрях ледника,
Не станет нам полезной
Нежадная рука!
Еда и наслажденье
Повенчаны давно,
Как льнёт от охлажденья
Прозрачное вино!
Как вертится не в яви
Во рту, наверняка,
Конфет изящных гравий
В глоточке коньяка!
Не так уж много в мире
Негрешных есть утех,
Живя в своей квартире,
Наесться ведь не грех!
И, обручась с обманом
И шуток колесом,
Не грех прослыть гурманом
С замасленным лицом!
Я на фоне Млечного пути
Протираю старые калоши,
В ресторане прежнем у «Кати»
Мой десерт, заждясь, переполошен!
Читать дальше