Да, я из той холодной дали,
Где шум лесов и рокот вод
Плетут канву такой печали.
Какой не знает ваш народ.
Там песня — птица золотая —
Приносит радостный привет,
Там ветры буйные гуляют.
Лаская грусть, какой здесь нет…
Я берегу больную ласку
Прозрачных, северных ночей —
Я лучше расскажу вам сказку
О странной родине моей.
Но не просите песни звонкой,
Когда мне не о чем скорбеть, —
Я слишком сыт для грусти тонкой,
Я слишком счастлив, чтобы петь.
Еще одно воспоминанье,
Еще один глоток вина —
Не омрачай мое сознанье
Виденьем завтрашнего дня.
Не пережитое тобою
Еще сегодня не прошло,
Оно парит над головою
Невозмутимо и светло.
А завтра — праздничные ризы
Или последнее прости,
Какие новые сюрпризы
Захочет жизнь преподнести.
Пускай слепое ожиданье
Не видит завтрашнего дня —
Еще одно воспоминанье,
Еще один глоток вина.
Там, где пронзительно и остро
Гуляет ветер над водой,
Лежит мой заповедный остров,
Покрытый снежной пеленой.
Туда, в безжизненные грани,
Меня надежды понесли —
Найти в холодном океане
Последний путь своей земли…
Я мыслю: волею упорной
Раздвинуть каменные льды,
Пусть мой корабль плывет по черной
И узкой полосе воды.
И близкий так к заветной цели,
Я клич бросаю в темноту:
Беснуйтесь, снежные метели,
Вы рвете только пустоту.
1932
Дорога поет и шумит, как река,
Съедая на сердце тоску,
Как кони степные, летят облака
В каком-то горячем скаку.
Уж скоро потянутся птицы на юг
Крикливой такой чередой —
Дорога, старинный и верный мой друг,
Дай снова обняться с тобой.
Знакомые песни я вновь узнаю —
Да, это моя сторона.
Вот только боюсь, что в домашнем краю
Никто не узнает меня.
Придут посмотреть заграничный костюм,
Да слов не найдется со мной.
И я замолчу, спотыкаясь от дум,
Усталый, нелепый, смешной…
Старинная бабка на чей-то вопрос
Прошамкает только: «Кажись…
И ликом похож, и отцовский и рост,
Ну что же, пришел — так садись».
Остров прекрасной жалости
В море житейских бед.
Мама, купи мне, пожалуйста,
Трехколесный велосипед…
Помнишь, зелень крапивная
Дико цвела у крыльца?
Ты была тогда очень красивая,
С полным овалом лица.
С вечными, звонкими песнями
В праздник пекла пироги,
Весело прыгали блесками
Серьги и кольца твои…
Да. Да. Конечно. Разумеется.
Сказка превращается в быль,
Память же былью развеется,
Как ветром дорожная пыль.
И никому не надо шалости,
Растянутой на тридцать лет…
Мама, купи мне, пожалуйста,
Пробочный пистолет.
Отчего ты так молчалива,
На тебе не видно лица…
А чудная была крапива
У самого крыльца!
1939
Вечер — сторож долгих снов —
Разомкнул свои объятья,
Словно символы проклятья
Стали остовы домов.
В тихом беге на восток
Гасли искры золотые,
Сыпал стрелы ледяные
Ветер — яростный стрелок.
Где-то плакал хриплый альт
Обескровленной машины,
Оскорблено бились шины
О бесчувственный асфальт…
На заплеванных углах,
Ожидая пьяной шутки,
Зябко жались проститутки
С кротким ужасом в глазах.
Ночь была полна чудес…
Где-то пели и плясали.
Но пришло полно печали
Утро — блудный сын небес.
Свет упал, и сторож снов
Снова сжал свои объятья.
Словно призраки проклятья
Были тени от домов.
Ветер, ночью заблудившийся, играл,
В темном небе плыли звезды-пузыри,
Желтых листьев сумасшедший карнавал
Собирался веселиться до зари.
Ветер песенки насвистывал, шутя
С тополями на бульваре городском,
И, о чем-то вспоминая и кряхтя,
Пререкался с буйным ветром старый дом.
А за окном плакала одинокая
Девушка с лакированными ногтями.
У ней красные глаза и тихое сердце.
На комоде — фотография мамы,
А отца она не помнит…
Ветер, ветер, пожалей одинокую
Девушку с лакированными ногтями.
Читать дальше