Михаил Чехонин - «Горячий свой привет стране родной…» (стихи и проза)

Молчанье улиц. Черные от скуки
Старухи смотрят взглядом старых сов.
В усталом доме шевелятся звуки
Давным-давно произнесенных слов.

На лестнице причудливые тени
Покажут время, как мои часы,
Знакомый кот, полуживой от лени,
Ко мне протянет редкие усы…

Ты встретишь молча. Я отвечу тоже
Глазами, полными горячих слов.
Молчанье улиц станет еще строже
От шёпота бессонных, черных сов.

Соленый запах северных морей
Врывался песней в сонную погоду,
И вздрагивали цепи якорей,
Опущенных в коричневую воду.

На пристани кричала детвора
И душный мрак заглядывал в подвалы,
Где пили и шумели до утра
Какие-то красавцы и нахалы…

В гостинице, на третьем этаже,
Приезжий капитан с лицом пирата
Лежал в постели с книгой Беранже
И дым пускал весьма замысловато.

Звенели песни пьяных моряков
На белом пароходе из Панамы,
И, не мигая и не зная снов,
Смотрели в небо угольные ямы,

Где посреди раскинутых миров
Ждал лунный рыцарь появленья дамы…

На песок сыпучий и холодный
Гребни волн выбрасывают льдины.
Море, море, как ты зло сегодня.
Хмуришь брови на слепое солнце.

Помнишь сказку мудрую такую:
Жил старик со старою старухой,
Попросил он рыбку золотую
Сжалиться над жизнью безнадежной…

Море жизни сказками покрыто,
Но не видно чуда золотого,
В каждой сказке — старое корыто,
В каждой песне — присказка смешная.

Никого не видно в синем море,
Только волны белые гуляют.
Как ты зло сегодня, мое море,
Хмуришь брови на слепое солнце.

Тихий дворик, качели,
За воротами лают собаки,
На окне потемнели
И повяли усталые маки.

Воздух сладкий и клейкий,
Бьют к вечерней в соседнем соборе.
Кошки ищут лазейки
В покосившемся старом заборе.

Завтра вновь воскресенье —
Будут шумные гости, наверно.
Сон неслышною тенью
Накрывает меня и Жюль Верна…

Тигр, как Жучка, залаял,
Задрожало змеиное око.
Тихий дворик растаял
В синей дали реки Ориноко.

Ты был со мной, властитель гордых дум,
Когда на голос музы дальних стран
Я шел в пустыню, где ревел самум,
Грозя похоронить мой караван.

Смеялся ты, когда разбитый наш
Корабль стонал от ветра и огня,
Глотая дым, мы шли на абордаж —
Ты лез вперед, чтоб заслонить меня…

О сколько раз, сжимая карабин,
Я пробирался в девственных лесах,
И долгим эхом каменных ложбин
Ты укрощал мой непонятный страх.

Как можешь ты безмолвствовать теперь,
Когда фокстрот танцуют дикари,
Когда вокруг так пусто от потерь
И вдаль идут чужие корабли….

И я в тоске бесплодных горьких дум
Не вижу больше музы дальних стран —
Меня слепит безжалостный самум,
Меня влечет в пучину океан!

Тонут дни в какой-то дикой мгле.
Гибнут ночи в солнце золотом —
Все внезапно стало на земле
Непробудным, непонятным сном.

Счет минутам и векам пропал,
Словно звезды вышли из орбит,
Полетело все в один провал —
Человек, пылинка, трилобит.

Захлестал огней каких-то рой
По стеклянным, неживым глазам.
И небольно, словно он не мой,
Камень сердца треснул пополам…

Но качнулась вдруг ночная тень
И вспугнула наважденье прочь…
О какое счастье, что есть день!
О какое счастье, что есть ночь!

Послушны северные скифы
И шлю послов в Пелопоннес…
И волны пенятся о рифы,
И героические мифы
Вплетает в жизнь седой Зевес.

Смеются дерзкие вакханки
В тени магнолий и дубов.
И торопливые служанки
Спешат к прекрасной лесбианке —
Вести ее на пир стихов…

Гремят по всей Итаке трубы,
И льются песни молодых…
Объятья радостны и грубы,
И шепчут трепетные губы:
«Ты самый лучший мой жених!»

Прощай, святая иллюзорность
Надежд бесценно молодых,
Ты обратила непокорность
В удушье дум полубольных.