Как грешник, молюсь на светлый лик.
Слипаются веки. Поздно.
В канаву лечь. Уснуть под звёздами,
Сияющими, как глаза твои.
«Свои стихи пишу тебе одной…»
Свои стихи пишу тебе одной,
И каждый день от счастья просыпаюсь,
Что в этом мире ты живешь со мной,
Загадочно и нежно улыбаясь.
Движенье глаз навстречу человеку,
Движенье рук, движенье губ, сердец.
Я прихожу к тебе, как будто в реку
Ручей впадает россыпью колец.
Движенье глаз: – Ну, здравствуй, дорогая.
К тебе пришел я: – Ты меня ждала?
Движенье рук – тебя я обнимаю,
Давай присядем рядом у стола.
Движенье губ – и крепким поцелуем
В движение приводим в сердце кровь.
Движением сердец ознаменуем
Движением начатую любовь.
Пускай я ухожу, но век от веку
Останется с тобою, наконец
Движенье глаз навстречу человеку,
Движенье рук, движенье губ, сердец.
«Ты раскрыла вдруг дверь и вошла…»
Ты раскрыла вдруг дверь и вошла.
Легкий ветер окно распахнул,
И взлетели, сплетясь, занавески.
Тень ёжится у ног
И тычется мне в пятки,
Как маленький щенок
Под брюхо своей матки.
Грех искупить большой,
Дать грешникам отсрочку,
Я снова в мир пришёл
От Девы Непорочной.
Придя вторично к вам,
Я, на исходе суток,
Являюсь рыбакам,
Ворам и проституткам.
Ждать на осле езду
Вам стыдно. В век прогресса,
Я в город ваш войду
На белом «Мерседесе».
И так же, не признав,
Распнут меня без правил.
Зачем, опять, меня,
Ты, мой Отец, оставил?
Безвинно пострадал.
Болит под сердцем рана.
Другие города
Мне прокричат: «Осанна»!
Но, как в блаженном сне,
Прекрасна и невинна,
Омоет ноги мне
Мария Магдалина.
Пусть мой приход в веках
Сотрёт людская память,
На ваших языках
Любовь я буду славить.
След на земле простыл,
Небо – моя обитель.
Вы говорите: «Был…»,
Я говорю: «Любите…»!
Я жил в лесу, как дикий зверь,
Под шум дождя и ветра вой.
В людском жилье к порогу, в дверь,
Лежал, уткнувшись головой.
А люди приходили в лес.
Я вскакивал навстречу им;
С оглядкой полз наперерез,
Пугаясь голосам чужим.
Меня пытались приручить
И в клетке комнатной держать;
Ласкать, и глупостям учить,
И сладко пить, и сытно жрать.
Но дикий нрав держал меня
Вдали от сытного жилья.
Ночами вскакивал, дрожа,
Почувствовав, что в клетке я.
Но вдруг пришла меж них одна…
В тот мир, где жил я, затаясь,
С улыбкой вторгнулась она,
С каким – то странным блеском глаз.
Ей нравился мой дикий вид,
Блеск ярких глаз моих в ночи,
Когда луна, дрожа, блестит
В плесах озёр, в стволах осин.
Мы игры затевали с ней,
И пляски в солнечном огне
Любили мы среди полей.
И в клетку захотелось мне.
И я приполз к ней, весь дрожа.
Мой вид был жалок и смешон.
Я выл под дверью, чуть дыша,
Она меня прогнала вон.
Добрёл до первых я берёз,
Упал под сенью их ветвей.
Луна, свидетельница грёз,
Взошла над зеленью полей.
Поднявшись, выл я на луну,
И понял вдруг, что я ручной.
Я знал из всех людей одну,
Я диким буду ей одной.
Наутро вновь она пришла.
Я гордо вынес встречу с ней.
Она не знала, что была
Свидетель гибели моей.
Оскалив зубы, как всегда,
Рыча, я бросился за ней.
Но мир бы отдал я тогда
За ласку, за тепло речей.
– Люблю тебя, мой дикий зверь, —
Она воскликнула, смеясь.
С восторгом понял я теперь,
Как жалок был я, притворясь,
Я следовать за ней готов,
И на глаза не попадусь.
Но с первым звуком нежных слов,
Как тень пред нею я явлюсь.
«И вязнет мысль, и голос будто скован…»
И вязнет мысль, и голос будто скован.
Я все же до конца не расколдован.
Ты знаешь, как меня расколдовать —
Мне нужно всю, всю-всю тебя узнать.
Рассвет тенями заострил сугробы,
Позолотил жемчужной тканью воздух,
Прокрался в осторожные чащобы,
Тетеревов развесил на берёзах.
Читать дальше