Аркадий Казанский: «Играю словом…» Стихи разных лет

И, как-нибудь весною, утром ранним
Наступит Воскресение мое.
Разрыв-трава мои залечит раны,
Дурман трава подарит забытье.

Ручей, кровавый от зари весенней,
Вольется в жилы мне, застынет там.
Душа из облаков сойдет на землю,
И в плоть войдет под шум и птичий гам.

Две капельки росы в пустых глазницах
Вдруг оживит блеснувший солнца луч.
И звонким пением наполнят птицы
Дыханием расправленную грудь.

Воскресну, встану, в саван завернувшись,
И по миру, огромный и святой
Пойду, от тяжести веков согнувшись,
Искать любви с протянутой рукой.

Когда найду, гроза пройдет над миром,
Пронзит мне сердце молний светлый путь,
Сжигая плоть любви весенним пиром
И громом сердца наполняя грудь.

В одиночество плача, в обиталище грусти
Ты уходишь, надеясь испытать свои чувства.
И обратно взлетаешь, и порхаешь свободно,
Хохоча, кувыркаясь, резвясь беззаботно.

И улыбкою милой, что до слез насмешила,
Ты играешь, как будто покоривший вершину,
Очарованный странник, или ветер-скиталец,
Или маленький мальчик, отморозивший палец.

И ко мне ты приходишь, и меня увлекаешь,
И, как будто котенок со мной ты играешь,
Коготки свои пряча в своих лапках пушистых,
Разгоняет молчанье твой смех серебристый.

И, себя забывая, за тобой я бросаюсь,
И поймать птицу счастья руками пытаюсь.
Талым мартовским снегом в руках моих таешь,
Незаметною тенью от меня ускользаешь.

Ты уйдешь беспечально, я же крикну, отчаясь:
– Ты куда, моя чайка? Эхо скажет мне: – Чао!
Ветки елей, качаясь, измочалят молчанье,
И истают свечами мои сны и печали.

В стае вороньей летают галки,
Голуби и грачи.
Только сорока своим товаркам
Вечно кричит.

Нет белых пятен в стае вороньей,
Как ни гляди,
Лучше сороку, лучше сороку
Ты погоди.

Пусть говорят: – ненастье приносит
С собой она.
А на одном боку солнца просвет,
А на другом – луна.

В сумерках жизни и в красках заката
Путь мне укажут огни привокзальные.
Образом чистым храню в сердце свято
Хрупких ладоней движенья прощальные.

Отроком блудным к тебе возвращаясь,
Каюсь, вступая в места изначальные,
Холодом ясным на лбу ощущая,
Нежных ладоней движенья прощальные.

Как я гляжу в эти чудные очи,
Слушаю речи простые, печальные
И вспоминаю безумные ночи,
Мягких ладоней движенья прощальные.

Ветер осенний, холодный, нестриженый
Снова несет меня в странствия дальние.
И оглянусь я назад, и увижу
Милых ладоней движенья прощальные.

В твоем характере нет ни одной
Черты, которые хотел бы я исправить.
Так оставайся же всегда такой,
Какая есть! Я это буду славить.

Не спрошу у тебя: – Любишь ты, или нет;
Не замру, в ожиданьи услышать ответ.

К чему клятвы твои, обещанья твои,
Если в сердце твоём для меня нет любви.

Как измерить любовь, взвесить страсть на весах?
Как услышать себя? Лишь в чужих голосах.

Знай, что если не смог разбудить в себе пыл,
Я тебя никогда, никогда не любил.

Изреченную мысль мудрец ложью назвал.
Как любовь сохранить, в чистом виде, в словах?

В слово смысл я вложу, вложишь ты другой смысл,
И любовь упадёт птицей стреляной вниз.

Я не требую клятв, заверений твоих.
Ты в глаза мне взгляни – я пойму всё без них.

Когда сижу в своем любимом кресле,
Напротив меня светится окно.
Как жаль, что от меня оно напротив!

Крик – грубый, грязный, сквернословный,
Гремит в вагоне, бьётся в двери: —
Вор! Проходимец! Жулик! – Словно
Рычанье из груди у зверя.
Парнишка, с милиционером
Стоит, затравленно взирая.
А, во главе с пенсионером,
Вагон на парня напирает.
Что он украл? Да, полно, полно —
Что красть? Продукты в сетке грязной?
Рубины? Жемчуга? Алмазы?
Иди сюда, друг оскорбленный.
Я сам отдам тебе, бедняжка,
С себя, последнюю рубашку.