Крепко здесь поставил прадед избы,
Дед оставил яблочную осень.
Мой отец, как видно, только выбыл,
Я всё это безвозвратно бросил.
Кажется, крапива жарким летом,
Заметает всё зелёной вьюгой.
А зимой, не видно даже следа,
На семь километров по округе.
Ни в одном окне не видно света.
Холодны покинутые избы.
Доски на окне – а, здесь и нету —
Некому в них даже стёкла выбить.
Ни ребёнка, ни старухи древней —
Как во сне, объято всё покоем.
Голос мой над мёртвою деревней,
Отозвался жутким волчьим воем.
«Сон липким языком мне веки лижет…»
Сон липким языком мне веки лижет.
Бессонница сжигает, как в огне.
Я никогда тебя во сне не вижу —
Ты наяву являешься ко мне.
«Я не увидел тебя – муза ушла от меня…»
Я не увидел тебя – муза ушла от меня.
Я не услышал тебя – слово погибло во мне.
Ты не пришла, не зажгла в сердце поэта огня.
Ты не сказала: – Люблю, – умер поэт в тишине.
На осеннем небе – облако заплатиной.
Напеки мне, мама, пирогов с зайчатиной!
Встану утром рано, выйду в чисто поле;
Эхом повторяет громкий крик раздолье:
Ого-го, собачки! Добирай живее!
Будьте в беге скоры, будьте в страсти злее.
Не спасут зайчишек, резвых, расторопных,
Хитрые проделки, путаные тропы.
Утро белит поле холодом предзимья;
Широки просторы родины любимой.
Лёд хрустит на луже, заморозком хваченной…
Напеки мне, мама, пирогов с зайчатиной.
Что скучать нам, мама, видишь, за деревней
Скачет лес в доспехах, будто войско древнее.
Пылью придорожной заклубились ивы,
У коней багряных ветер треплет гривы.
Крови зов почуяв, остры пики елей,
Медные кольчуги воины надели.
Бронзовые листья чешуёй стопёрой:
Скачет в бой последний войско Черномора.
Зелень по багрянцу благородной патиной…
Напеки мне, мама, пирогов с зайчатиной!
Вот и ещё год отлетел, век убывать пошёл.
Я знаю, новый человек нас заменить пришёл.
Что сможем, брат, сказать ему, что сможем передать:
Есть вера в лучшую судьбу, что нам вручила мать,
С ней рядом истина стоит, добытая трудом;
Любовь в сердцах у нас горит, тепло давая в дом.
А жизнь надежду нам даёт биением сердец —
Встречать достойно новый день, как завещал отец!
Белый ковшик на зелёном чане…
В детство открываю двери я.
Лаем звонким у крыльца встречает
Верный пёс, ошейником звеня.
Вижу, ты соскучился по воле,
По весёлой страсти огневой.
Знаю, весело в широком поле
Тебе рыскать и гонять со мной.
До крови твои все сбиты ноги,
Но, не замечая эту боль,
Ты опять уносишь от дороги
В чащу леса страсть или любовь.
Ты сгорать умеешь в этой страсти,
Пусть потом от боли чуть бредёшь.
Научил бы ты меня, как власти
Чувства сердце всё ты отдаёшь.
Научи, как в пламени сгорая,
Недоступную мечту ловить.
Научи, как удержу не зная,
Жизнь и страсть любить, любить, любить!
Как в театр абсурда,
Где не выключен свет,
Выйду в раннее утро —
Где тебя еще нет.
Я почувствовал себя староватым,
Умудренным и отесанным жистью,
В подземельном переходе к Арбату
Друг-художник написал меня кистью.
От него не ожидал такой страсти:
Он меня остановил в переходе
И размашистым мазком по-Арбатски
Высекал меня из твердой породы.
Я присел на низкий стульчик, сгорбатясь,
И смотрел, как он смешал свои краски.
Мягкий свет облил ступени с Арбата,
Тихий шум баюкал музыкой сказки.
Кисть взлетела резким взмахом крылатым,
Запорхала, будто бабочек крылья.
Люди справа уходили с Арбата,
Люди слева на Арбат торопились.
На палитру легли красок остатки
И, сливаясь, потекли на подрамник.
Друг-художник был Тверским, не Арбатским,
Но Арбат его манил утром ранним.
На картон мазки он клал торовато,
Кисти бросив, краску пальцами правил.
Переводится: Работать – Арбайтен.
Он Арбату свое сердце оставил.
Читать дальше