Анатолий Гребнев - Берег родины

Я верю, верю – Невозможно
Таких и нынче перечесть,
Кто любит Родину неложно,
В ком честь
И совестливость есть!

И возродить нам хватит силы,
Соединившись на краю,
Из разроссиенной России,
Россию кровную свою!

А сегодня, родная,
И горе – уже не беда,
Если выжить смогли мы
В таких переделках кромешных.
Эту мертвую землю
Разбудит живая вода,
И апрельские птахи
Отыщут заветный скворечник!
И прольются опять
Благодатью чудесной дожди,
Мы оплачем с тобой
Всех, кто был изведен понапрасну.
Неспроста
Нас всегда ненавидели смертно вожди,
Потому что не им,
А земле мы издревле подвластны.
Но простили мы нелюдям всем,
Как прощали всегда,
И блаженны в своих побужденьях
Безгрешных:
Вслед за солнечным плугом
Струится,
Дымясь,
Борозда,
И влюбленные птахи
Опять обживают скворечник!

Живописец, волшебник, спеши,
Для души моей стань исцеленьем:
Уголок деревенской глуши
Сохрани для потомков нетленным!

Пусть останутся – хоть на холстах! —
В тихой скорби крестьянские лики.
Жизни нет им в родимых местах,
Места нет им в России великой.

На былое поставили крест.
Рвутся корни крестьянского рода.
И в прозрачной печали окрест
Замерла золотая природа.

Воцаряется вечный покой
Там, где жизнь бушевала издревле.
Покидают деревню с тоской,
Поневоле бросают деревню!

Что в ней делать тебе одному?
Полевые захлопни воротца
Перед всем, что уходит во тьму
И уже никогда не вернется!

Ну какое стирание граней,
Если нечего больше стирать,
Если город деревню ограбил,
Словно сын простодушную мать!

Черным смерчем по милым пределам,
Лад старинный пустив под откос,
Пролетело, как змей, просвистело
Смертоносное слово «КОЛХОЗ»!

Самодурствуя до одуренья —
Змей Горыныч крестьян не любил! —
Закогтил он царевну-деревню,
Изнахратил ее загубил.

Ни гармошки нигде, ни частушки —
Будто вымерло всё на земле.
Друг за дружкой избушки-старушки
В первобытной скрываются мгле.

…Где-то в поле,
Как русская песня,
Заплутала надежда моя.
Верю я, что деревня воскреснет!

Верю я,
Верю я,
Верю я…

Где ж та удаль, что шла подбоченясь?
Где ж те песни, что чудились мне?
Почему как последний лишенец
Прохожу я по отчей земле?

Почему на земле этой древней
Торжествует по-прежнему зло?
Так же грабят и гробят деревню,
Так же грабят и гробят село!

Те же древние страхи и страсти —
Как бы завтра вконец не пропасть.
Так же рвут горлопаны на части
Трижды клятую пахарем власть.

Об утратах почти не жалея,
Постою у старинной межи.
Ничего нет на свете милее
Безыдейного шелеста ржи!

Желтый блеск молодого жнивья
Посреди августовского поля.
Русь, Россия,
Отрада моя,
Небывалая песня и доля!

Только ветер твой мерил простор,
Где сливается с небом дорога.
И в груди не проходит восторг,
Не стихают любовь и тревога.

Это, видно, осталось в крови
От славянских задебренных былей —
Чтоб мы помнили земли свои,
Берегли,
устрояли,
любили.

Чтоб на самой последней меже
Перед взглядом родного простора
Совестливой сыновней душе
Не услышать глухого укора.

И соседи давно уж не рады —
Снова сдвинулся Ванька, дурит:
Он костер разжигает в ограде
И кричит: «Севастополь горит!»

Урезонивать Ваньку без толку,
В этот час его лучше не тронь.
В белый свет он палит из двустволки
И орет: «Батарея, огонь!»

Он крушит, что попало, неистов,
По команде «В атаку! Вперед!»
Разобьет подчистую фашистов
Севастополь России вернет…

Успокоится,
Баньку истопит.
Но, друзей вспоминая, твердит:
«Севастополь родной, Севастополь…
Слышишь, друг, —
Севастополь горит»!