Пётр Межурицкий - После мюзикла

Татаро-монгольского ига
не существовало и мига,
но было то вплоть до ГУЛАГа
татаро-монгольское благо,
по мнению Льва Гумилёва,
и больше, пожалуй – ни слова.

Может быть, с пользой молитву прочёл,
может быть, выучен лешим,
но деревенский простой дурачок
стал городским сумасшедшим.

Бейте в голову контрольным —
мозгу все равно не больно,
а от клятв и от молитв
голова и так болит.

Сибирских руд глубины,
московских смут раздрай, —
что русскому чужбины,
как не, простите, рай?

Отнюдь не шизофреник,
а может быть, и да,
свяжу себе я веник
на долгие года,

и в назиданье миру
являя благодать,
навек сниму квартиру
и стану подметать,

узнаю толк в посуде,
в любые сферы вхож,
но сердце не забудет,
что на земле я – бомж.

Мне и привычки мои не нужны,
словно бы это вообще не я —
что ещё хуже ухода жены?
Только ее возвращение.

К счастью, более чем смертное
всё сообщество экспертное.

В воскресный день с сестрой моей
мы вышли со двора:
«Я поведу тебя в музей», —
сказала мне сестра,
и по дороге в этот дом
зашли мы на Сенную,
там били женщину кнутом,
крестьянку молодую,
и я сказал сестре моей:
«Зачем нам, собственно, музей?».

Пусть мир предельно сложен,
пусть Пурим, как звонок,
но я не понял всё же,
причём тут Починок.

Ебучие цунами,
попался и фьюить —
зачем Он шутит с нами
так, как нельзя шутить?

Нисколько мне не мил,
не будь помнут к ночи,
октябрь уж наступил,
похоже, даже очень, —

да вот не тянет вспять,
хотя, согласно драме,
само собой опять
зима не за горами.

Не альфа и омега,
но всё же помнить надо —
мне хорошо без снега,
а если снегопада
и впрямь дождётся эго,
вкушая здешний драйв,
ну что ж, немного снега,
возможно, будет в кайф.

Ляксандры, титы, буши,
распнёте – вам же хуже.

Обожаю вальсики и блюзики,
но всё чаще – хоть казнить вели —
хочется сумбура вместо музыки,
вместо неба даже и земли.

Всегда со всеми ровен
повсюду наш игумен,
а Людвиг ван Бетховен
влюбился в бизнес-вумен.

Он ей готовил каши
и приглашал на танцы,
короче, что тут скажешь —
где мы, а где германцы.

Нам семьдесят скоро,
пора, брат, пора
стать членами хора,
играть в баккара,
заглядывать в Тору,
а там невзначай
податься в вахтеры —
в монахи, считай.

История – петля,
что в фокусе зениц
яснее и нуля
и прочих единиц, —

и новой скуки для
я снова тороплю
Того, Кто у руля,
затягивать петлю.

Ходят имяреки
и другие люди
из варягов в греки,
а из чуди в юди,
ходят хоть при хане и
на одном дыхании,
словно Божий гурт,
а ещё – бегут.

Весь как, извините, ребус,
на маршрут ушёл троллейбус,

а навстречу мчится «форд»,
словно вылитый кроссворд —

что-то сильно не в порядке:
век живёшь, а всё загадки.

Безусловно, можно, сударь,
волком выть и бить посуду, —
жизнь, и правда, вечная,
как ссуда ипотечная.

Разве есть профессия
лучше мракобесия?

Человеку трудно ведь
не охотиться на ведьм.

Скажем, безработица —
как не поохотиться?

Поминая присных наудачу,
прожигая наше ремесло,
я всё чаще так или иначе
и жалею, и зову, и плачу —
видимо, мне просто повезло.