Феликс Чечик - ПМЖ

2.

Неравная борьба.
Ах, Дунька Кулакова!
Выдавливать раба
по капле, чтобы снова
над фоткою рыдать
коленопреклоненно,
ни думать, ни гадать,
как вырваться из плена.

3.

На пронзительной ноте прощальной,
персонажем из чеховских пьес
умереть – оттого, что прыщами
навсегда изуродован фэйс.
Жизнь окончена – скоро пятнадцать,
застрелиться и делу конец.
Будет знать, как с другим целоваться
одноклассница Н. Власовец.

4.

Да, мало ли, что остановит.
Да, мало ли, что тормознёт.
Портфель в сугроб.
Смотреть, как ловит
рыбак и видеть рыб сквозь лёд.

Успеть к уроку, еле-еле,
на парту грохнуться без сил,
вытряхивая из портфеля,
снег, посиневший от чернил.

И сочинить отмазку – типа,
что встретил инопланетян.
И плавать у доски, как рыба,
в правописании – ан– (-ян-).

Лето красное пропела,
за окном декабрь, блядь,
в результате залетела
к орнитологу в тетрадь,
где застряла до весны —
больно клеточки тесны.

Меня будильник не вернул с того на этот свет,
и звон, переходящий в гул, почти сошёл на нет

– Поторопись, – сказал отец, – иначе навсегда
ты здесь останешься, глупец, до Страшного суда.

Ты задержался, и теперь – одна, всего одна,
и та полузакрыта дверь, ведущая из сна.

Я помогу тебе, но ты, имей в виду, сынок:
вернувшийся из темноты смертельно одинок.

И в этом нет ничьей вины. Ты сам того хотел…
И ангел голосом жены «Шма Исраэль» пропел.

Температура 38
и 5 сегодня у меня,
и участковый – «Нет, не косит» —
освобождает на три дня.
Ангина. Пушкинская проза
звенит бубенчиком во мгле.
И граффити Деда Мороза
на зачарованном стекле.

Исповедуясь перед
тонкой книжкой стихов,
мальчик искренне верит
в отпущенье грехов.
И тяжёлая лира
сквозь забвенье и тьму
от больного кумира
переходит к нему.

Прикинуться, присниться,
гербарием, трухой,
балдея на странице
548-й.

Сухой былинкой мака,
как капелькой огня;
и ни одна собака
не вспомнит про меня.

Собака, нюхая цветы,
как все взыскует красоты.

Не лезет в драку и не воет,
пьяна от маков и левкоев.

Бегонии и львиный зев
рассматривает, обалдев.

Пыльцой, как охрой, перепачкан,
прохладно-мокрый нос собачий.

И лает бабочке вослед
благоухающий букет.

Тучи по небу летали,
взад-вперёд, туда-сюда,
драматических баталий
быстроходные суда.

И палили без разбора
по чужим и по своим,
чтобы выдохнуться скоро
и рассеяться как дым.

Небо светло-голубое.
Бесконечен окоём.
Только птицы после боя
мародёрствуют на нём.

Куда вы, муравьи,
умерьте вашу прыть,
вам никогда, увы,
плевка не переплыть.

Но, как всегда, смельчак
найдётся хоть один:
горит огонь в очах,
бурлит адреналин.

Уже маяк погас
и смолк собачий лай.
Контр-адмиральский брасс
сменяет баттерфляй.

Плевать, что по домам
давно все разошлись.
Пьёт за прекрасных дам
Эгейское Улисс.

Лети! Мой палец Байконур.
Минутная готовность. Скоро
объявят небу перекур
и брызнут слёзы у дублёра.

Пусть ты обыкновенный жук
каких полным-полно в природе.
Мотора пламенного звук
на рык звериный переходит.

– Поехали! Потом твою
растиражируют улыбку.
А я у бездны на краю
стою без права на ошибку.

А на просвет кленовый лист,
как детская ладонь,
дай пять – я тоже фаталист
и светит мне огонь.
Ну, а покуда дождь. Пока —
мест дворник, матерясь,
извёл почти полкоробка,
не уничтожив нас,
закружим в танце вопреки,
а не благодаря,
под аккомпанемент реки
при свете фонаря.