Владимир Силкин - Прости, берёза

От него не сделала ни шага.
Бей, любезный! Что мне? Не умру!
Русская бездомная дворняга
Злобу принимала за игру.

Он храпел, она лежала рядом,
Наблюдала искоса за ним.
И почти что человечьим взглядом
Был, уснувший замертво, храним.

Молча стол в объедках созерцала
И, когда проснётся он, ждала.
Не взяла ни хлеба и ни сала,
Ничего без спросу не взяла.

Встал мужик, шатаясь да икая,
И пошёл от пьяного стола,
И за ним, послушная такая,
Русская дворняга побрела.

Всё когда-нибудь кончается,
Как печаль и как вода.
На глухом ветру качается
И рыдает лебеда.

Одиноко долу клонится,
Только верит и она,
Что печаль когда-то кончится
И опять придёт весна,

Говорливая и смелая,
Не видавшая беду,
И присядет лебедь белая
На рассвете в лебеду.

Перепутает озёрную
И болотистую гладь,
И тоску, такую чёрную,
Ей удастся расплескать.

Лебеда стоит, качается,
Значит, всё ещё жива,
И вовеки не скончается
Эта сытная трава.

Отроги Сихотэ-Алиня,
Насторожённая тайга.
И день, безветренный и синий,
Готов приветствовать снега.

Они придут уже наутро,
Я это чувствую нутром.
Они торжественно и мудро
Тайгу укроют серебром.

А дальше заскулят метели,
Завоют волки на луну.
И всю рябину свиристели
Склюют, чтоб увидать весну.

А с кедров будут падать шишки,
И шишки будут собирать.
А в шишках будут и пустышки,
Которым нечего терять.

Не пролетят морозы мимо,
Не обойдёт души зима.
Как жаль, что жизнь неповторима
И сводит каждого с ума.

Отроги Сихотэ-Алиня
И чей-то удивлённый взгляд:
– Куда же ты в тайгу, разиня?
Не видишь – облака летят!

Какая стынь! И лист неслышно
Листу о чём-то говорит.
И, разодевшаяся пышно,
Рябина горькая горит.

Кричит осенняя пичуга,
Но песнь её – издалека,
И не услышим мы друг друга
Сквозь толщу лет и сосняка.

Но всё равно узнаем скоро,
Как куст рябиновый горчит.
Молчит усталая Мещёра,
О чём – не знаю, а молчит.

Но замечательно чертовски
Гулять и думать, неспроста
Любил заехать Паустовский
В мои мещерские леса.

Октябрь обветренные руки
Несёт к рябинному огню,
И беспричинные разлуки
В лесу сгорают на корню.

Над Рязанью небо хмурит брови,
Бронзовые стонут облака.
Недовольство для людей не внове,
Мало им снегов и сквозняка.

Подавай им хрупкую посуду,
Расстилай персидские ковры.
Вот тогда и восхищаться будут,
И платить улыбкой за дары.

Всё не так, и на земле от века
Жизнь полна лишений и тревог.
Разве быть счастливым человеку
Запрещал на этом свете Бог?!

Жизнь без счастья, в общем-то, ничтожна,
Счастье – соучастие во всём.
Только им делиться с ближним можно,
Только смысл нашей жизни в нём.

Загляни заблудшим людям в души.
Там стоит такая темнота!
Ты хотя б кого-нибудь послушай,
Доведи до ближнего креста.

Помолись за этих падших Богу,
Помолись за выживших во лжи.
Выведи однажды на дорогу,
Хлеб и соль в котомку положи.

Как же им без соли и без хлеба!
Как пройти сквозь вечные леса,
Где в итоге принимает небо
И приют готовят небеса?!

Я с другом ехал до Электростали,
Допили в пробках булькавший НЗ.
Вдруг на одном потёртом самосвале
Мелькнула надпись – Ряжский АРЗ.

А я его в семидесятых строил,
А я в него вложил немало сил.
И я тогда был в городе героем,
Когда стране сдавал кабины ЗИЛ.

Бывало, руки-ноги замерзали,
А получал какие-то рубли,
Но на базаре или на вокзале
Мне дать взаймы безропотно могли.

Я тридцать лет с тех пор в строю протопал,
Я тридцать лет России отслужил,
За это время старая Европа
Узнала место, где лечили ЗИЛ.