Владимир Силкин - Прости, берёза

Шумит осока, и в осоку
Влетает утка свысока.
И не бывает одинокой
Весь год дрожащая река.

Тихо по жизни шагаю,
Кланяюсь новому дню,
Строчки для внучки слагаю,
Попусту жизнь не гоню.

Праздную осень и лето,
Счастлив весной и зимой.
И на все стороны света
Кланяюсь жизни самой.

Кланяюсь в пояс дороге,
За спину ладя суму,
Вот и выходит в итоге —
Кланяюсь всем и всему.

И не бывает обидно
Чувствам сердечным моим:
Кланяться людям не стыдно,
Стыдно не кланяться им.

В деревне Божьи Воды
Ни капельки воды.
И просят огороды,
Поля, луга, сады:
– Воды, воды, воды!

Поломанные вишни
И бывшие пруды.
И днём и ночью слышно:
– Воды, воды, воды!

И с кладбища, где стоны,
Где мёртвые следы,
Несётся голос сонный:
– Воды, воды, воды!

Согнувшиеся груши
Да стаи лебеды…
И просят чьи-то души:
– Воды, воды, воды!

Но в прошлое нет брода,
И в небе ни звезды,
И слышен гул народа:
– Воды, воды, воды!

Не нарывался на беседу,
Молчал и думал о своём.
Да мало ли куда я еду?!
Вот так и ехали вдвоём.

Он мирно спал на верхней полке,
А я не мог уснуть никак,
И мне в глаза с его футболки
Глядел футбольный клуб «Спартак».

Он с полки слез перед Рязанью,
Взял сумку и сказал: «Пока!»,
И затерялся на вокзале
Попутчик в майке «Спартака».

А я один поехал дальше.
Случается порою так.
И я б не вспомнил после даже
Про майку с надписью «Спартак».

Но вот запало в сердце что-то —
Молчанье, краткое: «Пока!»
Похоже, ехал он с работы,
Попутчик в майке «Спартака».

Он мне не раз ещё приснится
С тяжёлой сумкою в руке,
Напоминая, что столица
Находит силы в «Спартаке».

Соловьи мои не улетели,
Перещёлк хрустальный не затих.
В майские вишнёвые метели
Как бы жил я, Господи, без них?!

Слышь! Они уже вблизи запели.
Чу! Уже у самого крыльца.
Соловьи мои не улетели,
Поселились в чуткие сердца.

Видно, спать не хочется кому-то,
Ночью думы у людей свои.
И молчаньем наполняют утро
Певшие бессонно соловьи.

Сошла вода, забылось половодье,
На луг Ямской слетаются стрижи.
О, жизнь, постой, не напрягай поводья,
Свою лояльность людям докажи.

Ну дай им всласть набегаться по лугу,
Как в свой разлив беспечная вода,
И чтоб они поверили друг другу
И не теряли веры никогда.

Птицы, видимо, молятся Богу
На закате осеннего дня,
Чтобы завтра пуститься в дорогу
И на зиму оставить меня.

Понимаю, о чём они просят
В этот сумрачный час небеса,
И дождливая слушает осень
Безутешные их голоса.

Улетает молитва по ветру,
По теченью бездонной листвы.
И они разлетятся по свету
Из горюющих парков Москвы.

Из окна ничего мне не слышно
В этот поздний таинственный час.
Но какая-то женщина вышла,
Чтобы с ними проститься сейчас.

На душе у меня неуютно,
Рвётся с прошлым последняя нить…
Это жизнь, это сиюминутно,
Ничего уже не изменить.

Двести семьдесят третий квадрат.
Хорошо-то как, благостно, Боже!
И леса меж собой говорят,
Окликая случайных прохожих.

Сколько звуков печальных вокруг!
Сколько вздохов несётся с болота!
И с чего это тянет нас вдруг,
Как магнитом, к себе позолота?

Увядают кусты и грибы,
И осины дымятся, сгорая.
Ничего не прошу от судьбы,
Кроме этого дикого рая.

Двести семьдесят третий квадрат.
Чьи следы обозначились в иле,
Чьи глаза удивлённо горят,
Чьи шаги в изумленье застыли?

Он пьянел, заказывал закуски,
Прогонял дворнягу от стола,
Но, когда послал её по-русски,
Никуда собака не пошла.