В. Кириллов: Избранные стихотворения разных лет

Каждый вечер, как только сгущаются тени,
Я спускаюсь к камину и с чашкой в руке
Размышляю о том, что я должен был сделать,
Но не сделал: забыл, не сумел, не успел.

Лёгкий сумрак и кофе густой и горячий,
За окном мрачный лес неприступной стеной,
На двери амулет, приносящий удачу
И хранящий мой призрачный зыбкий покой.

Я снимаю очки, к полутьме привыкая,
Расплываются в рамках сюжеты картин.
А на краешке стула сидит неприкаян,
Чуть сутулясь, знакомый лишь мне господин.
Это тень, что является вечно без спроса,
Беспардонно врываясь в налаженный быт,
Наглый прищур, прилипла к губе папироса,
Но без шерсти, без вил, без рогов и копыт.

Мы молчим, уступая друг другу дорогу,
Только глупый торопится сразу сказать.
На дуэли лишь выстрел, и то – это много,
Если выпало первым другому стрелять.

Нам спешить не резон, мы остались чужими.
Только тень всё пытается мне доказать,
Что мы плохо любили и мало дружили,
Что за слабость придётся ответить опять,

Что ни совесть, ни честь завещать по наследству
Никому в этом мире пока не дано,
Что за наши победы обязаны детству,
А ошибки привыкли валить на вино.

Хватит. Хватит! Нельзя же так пошло и грубо
Рассуждать о привычных как воздух вещах!
Но улыбка лишь тронет мелькнувшие губы,
И просыплется пепел на складки плаща.

Тень поднимет сухую артрозную руку,
Мол, довольно, зачем по-пустому шуметь?
На мгновенье в гостиной ни света, ни звука,
Будто стёкол коснулась незримая смерть.

С ровным треском камин пожирает поленья.
Возле зеркала, горбясь, стою я один.
Никогда не смогу примириться я с тенью,
Так кому же, смутившись, шепчу: «Приходи»?!

Я растворился в кресле у камина,
Где пламя лижет дров сухих шалаш.
На полке глиняная балерина
С улыбкой, словно клоун Карандаш.

И мечется огонь животным многоликим,
Пытаясь на решётку налететь.
На мраморе мифические блики
Мистерией про жизнь или про смерть.

В ладонях прячется стакан со льдом и виски.
Трещат поленья, искры-светляки.
Сегодня мир вдруг стал до боли близким,
Почти как пальцы сломанной руки.

А в полудрёме тусклые фантомы
Плывут, как будто в небе облака.
И я опять хочу разговорить Харона,
Смешного, в сущности, немого старика.

Приходят поздно здравые идеи,
Когда нет сил парить или летать,
Когда виски предательски седеют,
И койкой видится просторная кровать.

Но есть пожар, зажатый между стенок,
А значит, есть предел у пустоты!
И, может быть, остался от вселенной
Не только сладкий и приятный дым.

Всхожу ли я на берег влажный,
Где волны трутся о гранит,
Где над стволами змей бумажный
Орлом расцвеченным парит.

Брожу ли я тропой лесною
По жилам высохших корней,
Где тень соседствует с сосною,
Где воздух гуще, чем елей.

Сижу ли на холмах горбатых
Среди нескошенной травы,
Где пахнет юностью и мятой,
Где не укрыться от жары.

Везде, куда судьба забросит,
Налёт сомнения лежит.
А за спиной смеётся осень
И возбуждает миражи.

Мы все немножечко евреи,
Хотим мы этого иль нет,
Нас по пустыням Моисеи
За ручку водят много лет.

А мы по притчам Соломона
Сверяем мысли и дела —
Потомки славного Додона
И тех, что Сара родила.

Мы все немножечко с приветом,
По принципу «вопрос – ответ»,
И слепо следуем советам,
Забыв, что дан один завет.

Мы все немножечко с Востока,
Ещё не инь, уже не янь,
Но отдаляясь от истока,
Не понимаем: дело дрянь.

Мы все немножечко евреи,
Идя по скользкому пути,
Себя мы искренне жалеем.
Так нам и надо. Бог простит.