Эйнштейн ошибиться и в малом не может,
За истину чёрту он душу заложит!
Вот так, под «семь – сорок» обрезана круто,
Осталась Вселенная без Абсолюта.
За Бога обидно – Альберт так старался,
Он Бога подвинул, а дьявол остался!
О, тайна тайн, загадка века,
Ума логический тупик —
Мир создан был для человека
Или случайно мир возник?
Здесь средостение Вселенной
И всеобъемлющий секрет —
Пусть даже мир возник мгновенно,
Но вот по плану или нет?
О сингулярности уныло
Бубнит учёное лицо,
Но если мир возник из взрыва,
То кто же выдернул кольцо?
Кто притащил туда взрывчатку,
Туда – неведомо, куда,
Поджёг бикфордов шнур украдкой,
Взорвав ничто и никогда?
Стремится мысль к первоосновам
В ночных сомнениях моих
Туда, где мир творился Словом
Или по случаю возник.
Пусть непонятны мне детали,
Хоть кол на голове теши,
Но если мир материален —
То где в нём место для души?
Летят вопросы в бездне косной,
Как обезумевшая рать,
С небес подмигивают звёзды
И не желают отвечать.
Ну, что до них мне, недоучке?
Какой от умствований прок?
Зачем мне знать, кто в мире круче —
Незрячий случай или Бог?
Я – круче всех! И в этом фишка,
Здесь вся загадка бытия:
Под черепною тонкой крышкой
Весь этот мир вмещаю я!
Весь Универсум я объемлю
Игрой пытливого ума:
Фотоны, кварки, звёзды, Землю —
На ней людей и их дома.
Ах, доморощенный философ
И недоученный Ньютон!
Дымится череп от вопросов,
Не различая явь и сон.
Молчит Вселенная, хоть тресни,
Ответов в ней не нахожу,
В ночной тиши, в молчащей бездне
С ума тихонечко схожу.
Забрезжит утро, тьма померкнет,
И воссияет пустота,
И будет мне дано по вере,
И проживу я лет до ста.
Однажды сяду у порога,
Тряся седою бородой,
И обращусь с вопросом к Богу,
А Он заплачет надо мной…
Седой сатир, старик скабре’зный
И мизантроп от А до Я,
Стремлюсь я логикой железной
Проникнуть в тайну бытия.
Я думал – тайна скрыта в книгах
И с самых молодых ногтей
Их открывал, но видел фигу
В оправе из пустых идей.
Я верил – древние пророки
Наставят ум, укажут путь,
Читал пылающие строки,
Но вместо сути видел муть.
Ни Заратустра с Гуатамой,
Ни Мухаммад, ни Моисей
Не задались ответить прямо
На тихий крик души моей.
И только старая икона,
Как знак, над лежбищем моим —
Через соблазны и препоны
Водим я ею и храним.
На ней чернец, в руке топорик,
У ног его лесной народ:
Медведь его молитве вторит,
А белка Святцы подаёт.
Вот и ответ на все вопросы:
«Любите Бога, господа!
Пусть голодны, наги и бо’сы,
Любите жизнь! Везде. Всегда».
Я не желаю доли лучшей
И со слезой его молю:
«Не нужно мне Эдемских кущей,
Оставь мне Родину мою!»
Непостижимым мягким светом
Икона светится во тьме.
От Серафима нет ответа,
Но верю, он ответит мне…
Великий вождь, отец народов,
Ах, как он любяще суров!
Он утвердил в стране свободу
И дал народам хлеб и кров.
Он видел всё, он знал секреты
Земных путей, небесных сил,
И озарялись мудрым светом
Глаза, когда он говорил.
Под речь его, умявши пайку,
В бараки скрывшись от дождя,
Любил народ «Черезвычайку»
И славил мудрого вождя.
Исполнители устали
От своих заплечных дел —
Целый день они стреляли,
И никто не уцелел.
Вон, лежат во рву глубоком
Бабы, парни, мужики,
Не спасённые и Богом
От карающей руки.
Исполнители курили,
Недострелянных добив,
Спирта чистого хватили,
Салом с хлебом закусив.
Если выдалась минутка,
Задержался чуть конвой,
Можно скуку сдобрить шуткой
Между первой и второй.
Нелегка работа эта,
И не каждый к ней готов —
Очищать страну Советов
От врагов и от попов.
Куча трупов поднималась,
Осыпался в ров песок,
Ночь с расстрела начиналась,
Под расстрел алел восток.
Так под лозунг «Ленин с нами!»
И под Сталинской рукой
Наполнялись рвы телами,
Зарастали рвы травой.
Нынче крест над полигоном,
И дано услышать нам,
Как растёт трава со стоном,
Плачут липы по утрам…
Без тени сомнений
Заезжая нежить
Нас в русских селеньях
Стреляет и режет.
А нам заявляют
Читать дальше