Людмила Козлова - Не горюй!

Для него сосновым шумом

Стала вся земля.

За колышущимся светом

Мир гудит во тьме.

Нет покоя —

Только ветер

Бьётся.

Как в тюрьме.

На крутом сосновом склоне

Горного хребта

В темноте дрожит и тонет,

Но горит звезда.

Выплакаться —

было бы полегче,

вылить своё горюшко впотьмах.

Вот ушёл неслышно тихий вечер,

словно древний дедушка в пимах.

За окном не зимняя пороша —

неостывших листьев жёлтый шум.

Что к утру мне Осень наворожит?

Ни о чём её не распрошу.

Всё я знаю – глухо и угрюмо

будет роща голая гудеть.

Мне одной с невысказанной думой

у окна холодного сидеть.

Было так задумано Всевышним.

Что ж, не пожелаешь и врагу.

Быть всегда на этом свете лишней

всё ещё привыкнуть не могу.

В лесу,

в окружении сосен,

в берёзовом злате листвы

весёлая ясная осень.

И мне не сносить головы —

зашепчет, закружит,

завьюжит,

засыплет цветной листопад.

И небо бездонное в лужах —

пространство,

ведущее в Ад,

зовёт и ман и т оступиться

и падать сквозь лиственный дым

туда, где знакомые лица,

успевшие с нами проститься,

кивают с распятий

живым.

Внутри микроскопической

дождинки

летаю я

и странствую по свету.

И слава Богу

или просто ветру,

что негде

будет справить мне

поминки.

За серой вязью снегопада

на том, пустынном берегу,

тальник – для глаз моих отрада,

и кроме ничего не надо —

река, тальник и день в снегу.

Сыпучий снег, его мельканье

сродни обману ворожбы.

Вот так стоять, смотреть веками

и ждать прозрения Судьбы.

И за единое мгновенье

понять предписанный удел,

заметив, как прозрачной тенью

над миром Ангел пролетел.

Серебряная чайка,

свинцовая вода.

Подснежники у края

оплавленного льда.

И ветрено, и ясно,

но ускользает нить —

что жизнь, она напрасна?

А, может быть, прекрасна,

и всё же стоит жить?

Ненастной ночью сладко спится,

но в тайной гулкой темноте

вдруг закричит ночная птица,

и чуть плавник зашевелится

в цветном русалочьем хвосте.

Ломая лёд, воды лавина

проснётся где-то вдалеке.

Под утро сахарные льдины,

с водой бунтующей едины,

летят по бешеной реке.

И всё захвачено надолго —

от сумасшествия весны

спасенья нет и нету толка.

И все смириться с ним должны!

Упали сумерки так рано.

И зимний дождь, и талый снег —

всё так обыденно и странно,

и феерически пространно

со мной беседует с экрана

разумный телечеловек.

И я, безвестная частица

пространства сумерек земных —

могу невольно причаститься,

как в сказке красная девица,

к Добру и Злу миров иных.

Но кто ответит, хорошо ли,

что всё земное не со мной,

что у меня так много воли

и Крылья Света за спиной?

В колючем снегу

Ногтями

Яму глубокую вырою.

Так далеко от мира я,

Так далеко от мира!

Так меня к звёздам тянет!

Улягусь в хрустальной яме,

В даль загляну небесную.

Только не звёзды —

Бесы мне,

Бешеные повесы,

Зажгут голубое пламя.

В его сиянье неверном,

При их желании капризном,

Узнаю ещё при жизни

Краски и запах тризны,

Голос адовой скверны.

Забудь, где ты.

Забудь – когда.

Забудь об имени своём.

Нигде

горит твоя звезда.

Нигде

стоит твой дом.

И чьё-то имя —

звук пустой,

терзает ветер золотой.

И чьё-то сердце,

словно мяч,

пинает весело палач.

Ночь. Сверчки как соловьи

распевают – не стрекочут.

Всё короче дни мои,

всё длиннее мои ночи.

Припожаловала осень —

слышу поступь непогоды.

Над горами вьюги проседь.

Всё короче мои годы.

Значит, где-то впереди

день сожмётся до минутки.

Значит где-то впереди

превратятся в Вечность сутки.

Восковая фиалка

в аккуратном горшке.

Тень берёзовых листьев

на красном полу.

Безнадёжное что-то

в скользящей руке,

крепко сжавшей

с лиловою ниткой иглу.

Затянулась лиловая нитка

узлом —

не распутать его —

только нитку порвать.

Низко месяц крадётся