Максим Болдин - Тур на родину слона

2018

Почернеет моя голова от ума,
как сухая трава после взрыва,
после песен плохих о любви до утра
и любовного, в общем, порыва.

Это судно качает, штормит, капитан.
Капитан, улыбнитесь варягу.
Пляшут бляди с филфака отвязный канкан.
Я сегодня с одной из них лягу.

Ну, валяй укреплять в генофонде строку
и силлабику русского плача,
а потом отвернись и, уснув на боку,
ощути, как волнуется чача.

Будет долгая бить мимо цели волна.
Станет фраза точна и сердита.
Устоит, поглупев от похмелья, страна,
стой и ты у ворот общепита

и стреляй на поправку стране, голове,
генофонду, сгорая на солнце.
Пусть орут соловьи, как на смертном одре,
лишь бы чача осталось на донце.

2017

Примитивно, но со вкусом,
надрывается экран,
можно быть вполне тунгусом
и не видеть этот срам,
можно просто быть оленем
или прелым камышом,
не имея представленья,
что сознания лишен,
что не хуже ты экрана,
даже лучше и мудрей,
аватарка ты атмана,
всенародный муравей.

2018

Такси, такси, вези, вези,
неси меня за кольцевую,
по колее, по небеси,
по облакам и по грязи,
пока я мысленно рифмую
Россию с небом или без,
по бездорожию петляя,
вези меня в смоленский лес,
во омут пекла первомая,
там на обочине страны,
вернее, в центре или с краю,
стоят безмолвные дубы,
как пушкинисты полагают.
Присяду возле, надломив
краюшку хлеба ради жеста,
забавы ради повторив
свое излюбленное место:
«На две понюшки порошка,
на две затяжки опиата
– по-гимнасически дрожа —
хватало бледного солдата
в период нэпа за окном,
когда стояли на Ордынке
чекисты с взорванным крестом,
еще крестяся по старинке».
Пройдут года, исчезнет нэп,
но не отступит удивленье,
что пушкинистам нужен хлеб,
а не твое стихотворенье,
и что дрожат уж тыщу лет,
как листья, будто гимназисты,
полки, идущие на смерть,
и в кабинетах кэгэбисты,
когда штормит не с похмела,
а от удушия качает,
и отлетают стремена,
и лес смоленский наступает.

2018

Жить привыкнешь – уж смерть подступает,
похотливая дама в пальто.
Мальчик пальчик все глубже пихает
в носопырку, еще и еще.
Сколько пальчик не суй, не достанешь
до основ, до истока души.
Только палец по локоть изранишь.
Чем ты будешь крутить кукиши?
Лучше выпей заморского рома,
и стихов не пиши никогда.
Эта песенка слишком знакома,
как улыбка во сне чудака.
Смолкнет все. И безумием сыта,
и похмельем окстится душа.
А без опыта будет корыто
или шорох внутри шалаша,
и признание в муках сердечных
егозе восемнадцати лет,
и билет, что ты брал до конечной,
получив неприличный ответ.

2017

Не нарушай мой тихий голос,
мой талисман и оберег,
и не смотри на то, что холост
и неухожен человек,
фигурка мнимая на фоне
лесной опушки в час, когда
ложится в талые ладони
полей апрельская река.
Не расплескай реки в тумане
необъяснимою весной,
когда сигналит поезд дальний,
вагон качая голубой
из песни спетой и забытой,
как будто песня – это плеск
реки под выпуклой орбитой
кольцом сомкнувшихся небес.

2018

Услышь меня, неуч-потомок,
компьютерный кавалерист,
да будет звучать из колонок
мой голос прозрачен и чист.

У Господа феня ядрена,
у ангелов тоже лиха.
Их партия вся вне закона,
как Ленин до броневика.

Сжигает до выхлопа серы
нетленную душу твою,
когда забираешь сверх меры,
что не пригодится в раю.

А вспомнить: да где не носило,
какими ветрами дышал!
Джанкоя горячее пиво,
крикливый и пыльный вокзал.

Все будет, и горечь разлуки,
и счастье слепое, пока
звучат-обрываются звуки
фальшивые наверняка.

Оркестр играет со вкусом —
солдатики едут стрелять.
Как плохо быть, маменька, трусом,
когда поведут умирать.

Все это случится не с нами.
Сюжета лихой поворот.
Когда вместо глины словами
беззубый наполнится рот.