Максим Болдин - Плохой русский

Я не хочу быть улыбчивым водителем автобуса,
православным семьянином
с положительной кредитной историей и
с большим жидкокристаллическим экраном на стене в спальне
в бетонной коробке в районе Купчино.
Я не хочу кушать пельмени из универсама,
не хочу думать о футболе, об Украине,
о коррупции, о Путине, о Навальном, о пятой колонне,
о Сталине и Гитлере, о жидо-масонах и Николае Чудотворце,
прекрасном человеке.
Я не хочу быть молодым успешным креативным москвичом
или, допустим, гражданином мира
с десятком фотографий из Гималаев,
парочкой из Чили и всего одной из
южно-африканской республики
с труднопроизносимым названием.
Я хочу быть долговязым северным цветком
с полупрозрачным нежным бутоном,
на худой конец, гладким камнем
на берегу Ладожского озера,
чем-нибудь еще,
более или менее
изящным.

январь, 2018

i

Цветы, как ангелы,
как звери и мечты,
пленяют душу древнюю Орфея.
Он говорит.
Вот дерево,
вот палимпсест его коры,
изгибы, кольца, память,
на чем печать времен,
печаль минувшего
и образ бытия
грядущего.
Мы таковы,
слабы и безутешны,
потому что вы,
до нас живущие,
неправильно сличали
узоры, иероглифы
и пели дружно песни
не тем богам.
О, горе нам,
мы потеряли нить
и разучились верить!
и даже сны не снятся нам отныне.

ii

Мне кажется, я предатель,
предатель детских чувств моих,
полевых цветов,
предатель пеших прогулок
и корешков-мечей,
достающих свои хвостики
из сухой прогорклой летней земли,
а также:
семицветных лодочек,
горячих ладошек,
девчоночьих коленок,
чащи лепестков,
в которых живут неприметно
стада жуков и ангелы бабочек.
Нет, тебе не кажется!
– говорят корешки.
Нет, совсем не кажется!
– говорят жуки.
Только ангелы бабочек
не говорят совсем ничего,
но двигаются в танце,
освеченные солнцем,
потому что они – музыка,
дуду трав и длинных голосистых ручьев.
Мне кажется, я предатель,
предатель ручьев и бабочек,
ибо хочу стать частью их танца,
их музыки,
но не могу,
нет, никак не могу,
не могу стать дуду,
дуду,
ду-ду.

2015 – 2018

В магазине плотные ряды стеклотары,
отражаются огрызки лиц, дрожащие руки
тянутся к муке за полцены, к бутылке водки
за полцены,
за полцены,
две по цене одной,
две по цене одной,
еще раз.
Туман путается в ногах,
машины шуршат по грязному месиву
вспухших дорог,
построенных дураками
в период всеобщего
единогласного
ненастья.
Здравствуйте.
Здрасьте.
Нас не существует.
Нет, нас существует.
Мы – это маленькая тоненькая линия помех
на изображении с оцифрованной пленки,
записанной на черную камеру Панасоник,
купленную отцом на последние деньги
в девяносто третьем,
а вот и я,
в красных колготках
и в серых шортах
на детсадовском утреннике
играю Карлсона, который жил на крыше.
Что я забыл в магазине?
По телевизору на работе показали рекламу —
в магазине скидки,
мука за полцены,
водка за полцены,
фарш за полцены,
на улицах беспорядки,
в конституцию внесены поправки,
началась война,
третья мировая уже,
у Максима Галкина родились дети уже,
квартира в ипотеку в жилкомплексе «Царские сады»,
народовольцы, зачем вы взорвали царя,
шариат, гоминиды, хромосомы,
великая октябрьская революция,
только бы не стать анархистом,
только бы не стать террористом,
я просто хочу купить муку за полцены,
а лучше пачку турецкого нута за полцены,
приготовить фалафель,
и выпить бутылку водки,
чтобы не стать анархистом,
чтобы не стать террористом,
чтобы включить Россию 1 и увидеть,
как дрожат щеки Владимира Соловьева,
словно желе,
и испытать гордость,
испытать радость,
испытать злость,
быть может,
даже
испытать
хоть что-нибудь
впервые за последние
восемнадцать лет.