Татьяна Кожурина - Спасский остров. Петербургская поэзия

За окнами эркера ветер швыряет ладонями хлопья,
Яс чаем горячим неспешно
на скатерть поставлю поднос…
Уляжется пёс на паркете.
Как выстрел вдруг форточка хлопнет.
«Грифоны – герб нашего дома»
– отвечу, без слов, на вопрос.

Над створчатой дверью витражной,
поморскому складню подобной,
Грифоны, суровые стражи,
– цветок между ними вплетён.
Грифоны, суровые стражи,
– герб нашего прежнего дома, —
Хранящие хрупкую память
ушедших в былое времён.

За окнами кружит позёмка по саду,
Пушистая ёлка в нарядных огнях…
Раскроются двери высокой парадной —
С порога, в снегу, обнимаешь меня!

Раскатится смех по ожившему дому,
Часы зазвенят, замурлыкает кот…
В большом полушубке – такой незнакомый! —
Ты входишь, и вместе с тобой – Новый Год…

Развяжешь рюкзак – там черника, морошка…
Покажется, вновь отдалилась беда…
Я в снимки гляжу, как в резное окошко
С узорами зимними синего льда.

На снимках – заснеженной тундры просторы,
Оленьи упряжки, бревенчатый храм…
Руины ушедшего в быль Пустозерска,
И крест – где Аввакум сгорел за Христа.

Просторный, свечами украшенный зал,
Икона с Младенцем и Девой Пречистой…
С Рождественской ёлки сегодня пропал
В ночи башмачок из стекла серебристый.

Как много вокруг привлекательных лиц!
Но в сердце дрожит самородная жила —
Быть может, таинственный Маленький Принц
Несет его в поисках Золушки милой?..

Ах, если б нашёлся второй башмачок —
На крошечной девичьей ножке изящной!..
За печкой на скрипке играет сверчок,
На улице тает-кружится снежок,
Весь соткан из чудных пушинок блестящих.

Покинула город, как будто усадьбу, —
Перины, подушки свои забрала,
Ажурные скатерти и кружева —
Спешит на далёкую пышную свадьбу!

Умчалась, усевшись в роскошные сани,
На бело-молочных своих лошадях.
Растаяла с инеем в утренней рани,
Лишь белые змейки на всех площадях!

По комнатам – сор, опустевшая мебель,
Печально и тихо, и пусто кругом…
Но мы уже ждём – ах, когда же приедет
Весна – и украсит листвою наш дом!

Корабль небесный мой, твои взмывают своды,
Объятые тепло божественной рукой!
У Господа прошу – ещё глоток свободы,
Ещё глоток воды – хрустальной и святой!

В коринфский строгий лес, на каменной подкове,
Вдруг устремивший к небу свой пальмовый восторг,
Вхожу – и по кресту струятся капли крови,
И тает за спиной грехов тяжёлый горб.

Вхожу в священный круг, меандром оплетенный,
Ручьём вливаюсь в хор поющих прихожан,
И ощущаю в миг, лучами позлащенный:
Нам этот дивный мир лишь Богом, Богом дан!

Там, внизу, расстилается город с обеих сторон,
Южный ветер чуть треплет побеги листвы молодые,
Черепичные крыши – волнистым узорным ковром,
В купол тяжкий собора – снопами лучи золотые.

Сквозь высокую арку вхожу в древнеримский собор —
Сверху донизу густо лозою увит виноградной,
Несмолкаемый всюду разносится радостный хор —
Птицы райские гроздья клюют на цветущей ограде.

Мы просыпаемся в ночи в поту холодном:
Что, если в дверь звонок – пришли за мной?..
Воспоминания о юности свободной…
А в пепельнице – «Реквием» – золой.

Давно известна участь горьких строчек —
Пусть рукопись опальная горит!
Из пепла прорастает вновь листочек —
Я узнаю знакомый быстрый почерк! —
И птица Феникс заново взлетит!

Я как-то не заметила зиму —
Она подкралась робко, незаметно,
Накрыла Петербург накидкой бледной —
И вот ступаю по волшебному руну
Её снегов, под лунным светом медных…
Я как-то не заметила зиму….