Аркадий Застырец - Изображая Чкалова

С биноклем было хорошо!

В окно глядишь, а видишь море,

Где горизонта ровный шов

Не параллелен шву на шторе.

И там дома – как корабли:

Стоят на рейде целым флотом

Еще в виду цветной земли

Перед космическим полётом.

В волнении по росту ряд —

Планеты яркие крупицы,

А в стратосферу львы и птицы,

Опережая всех, летят.

Едва рассветом темень смыло —

Под ледяной вставать пора,

И всюду с золотом белила

Велосипедные с утра.

Если надел и шнуруешь свои башмаки,

А разговор продолжаешь, но вот он – порог.

Ночи и ветру, и времени в нас вопреки

Надо идти, и в прихожей теперь – эпилог.

Долгие проводы в долгих слезах сокращай.

Если твой плащ прошуршит на прощание так,

Точно порывистым шёпотом скажет «Прощай!» —

Значит, пора. Значит, вышел тебе оверштаг.

Впрочем, и эта надежда на новое – самообман.

Просто пора. Просто весь израсходован свет.

Три папиросы и спички засунешь в карман,

Где ещё медь и на поезд картонный билет,

Просто пора. Сколько можно в прихожей стоять?

Вот и часы шестерёнками в рельсы стучат…

Может, успеешь в смущении нас приобнять,

И – угасая – в подъезде шаги отзвучат.

Хлопнет тугая к пружине прибитая дверь,

Снегом повеет, и ключ повернётся в замке.

Может, и встретимся… Веришь? А впрочем, не верь!

В гору дорога, и лучше шагать налегке.

Зимним утром тихий разговор.

Кожа звуком бережно задета.

Холодок имперского рассвета —

В тёмных складках бабушкиных штор.

И лежишь, прижав ладонь виском

И сквозь морок сонный понимая:

До воскресных сердцу далеко —

Может, даже дальше, чем до мая.

Нет, ещё надеешься дойти

За часов настенных точным следом,

И в горячей держится горсти

Золотой, оставленный мне дедом.

А в шкафу заветном – горяча,

Точно с прошлой Пасхи не остыла —

Формы для земного кулича

Вся в крестах таинственная сила.

На Марсе жизни нет —

Я верю марсоходу.

Бьёт в камни смерти свет,

И не отыщешь воду.

Живым на Марсе – швах

Согласно Голливуду.

В твоей обшивки швах

Лучи – как иглы вуду.

И никому твой флаг

Со звёздами не нужен,

Где ада красный шлак

Бездушьем отутюжен.

Сто сорок дней пути

Сквозь чёрные пустоты —

Умри, а долети!

На то и звездолёты.

Но вместо жизни жесть

Там нашу ждёт ракету…

На Марсе жизни нету,

А на Венере – есть.

Ещё не край, поверь, ещё не крышка.

Скачи, скачи, свердловский воробей!

Пускай в глазу апрельская ледышка

Застыла и не тает, хоть убей.

В пустых ладонях – лёгкая привычка,

Но щели в лодке – как ни соберу:

Невероятно вспыхнувшая спичка

Без продолженья гаснет на ветру.

Короткая свечения виньетка

Не жарче алогрудых снегирей.

Со строчкой быстро движется каретка,

В строки начало – во сто раз быстрей.

Не слушайте меня, в рукав молчите

И, положив под белое крыло,

На берег моря по небу свезите.

Где мёрз Овидий, будет мне тепло…

Всё в общем как прежде, обычно.

Как было не раз и всегда.

Безверие нагло и зычно,

Слетается на провода.

По новой – Содом и Гоморра,

Кошмару не видно конца.

Рвёт горло безумная свора

Во имя златого тельца.

Взрывчатка не чувствует боли,

Не знает смертельных обид…

Но что-то в весеннем раздоле

На дым не похоже дымит.

Собрание в омуте тихом

Готовит последний мятеж.

Набат раскачался над лихом —

Не встать ему спящему где ж!

И время идёт не по мере,

И небо – не то, что вчера.

Четвёртые сутки в пещере…

Пора тебе, Лазарь, пора.

Сперва хотел я водолазом,

А космонавтом – не желал,

Невинным впитывая глазом

Базар, плотину и вокзал.

Не романтически мечтался

Себе в свинцовых сапогах,

А – наводнения боялся

И так рассеивал свой страх.

И с погружением бездонным

За острым взглядом в глубину

Под тёплым ливнем заоконным

«Вот дудки, – думал, – не усну!»

Глядел на рыб – их было много,

И сквозь подвижную траву

Я уходил от осьминога

Во сне – совсем как наяву.

И не боялся захлебнуться,

Готов почти наверняка

Из водолазного разуться

И взмыть стрижом под облака.

Я пою на краю водопоя,

У заснеженной тёмной реки,

И с луною выходит нас двое