Светлана Авербух - Жаль, не войти в прошедший дождь

Где режиссирует судьба
Всё набело, без репетиций,
И где костров свет и гульба
Смешались с дымом инквизиций.

Где, тая, воскресает грусть,
Но не очистит, не поможет.
Сгорает день? Сгорает. Пусть!
Жизнь продолжается, как может.

Тебе, родной мой, было только двадцать
В тот год, когда закончилась война.
И обожжённые стволы акаций
Забыть пытались жаркий плеск огня.

Когда казалось – миновали беды,
Свирелью птичьей пела тишина.
Послушницей смиренною победа —
Склонённая, у вдовьего окна.

Но, потеряв любое чувство меры,
На площадях плясала до зари.
И молодым вином поила вера,
Надежде двери настежь отворив.

Тебе, родной мой, было только двадцать
(Мне б нынешней годился в сыновья).
Но день – как вечность на смертельных плацах
Концлагерей в круженье воронья.

Мальчишка, Господи, совсем мальчишка.
Твой младший брат остался на войне.
И мать в притихшем маленьком домишке
Застыла ожиданием в окне.

И ты вернулся. И твои награды
Позванивали гордо на груди.
И жизнь грохочущею эстакадой
Звала. В какие дали впереди?

Тебе ли знать? Да и кому возможно.
О пройденном так страшно вспоминать.
И будущее путано и сложно —
Тогда – ещё закрытая тетрадь.

Но молодым вином поила вера…

У подола чёрного платья
Ребятишек – куча мала.
Расстелила чистую скатерть
И гостей к столу позвала.

А мужчины пили и пели,
Благо, вина – быстрой рекой.
И купался в звёздной купели
Голосов их слаженный строй.

Пахли травы пряно и сладко.
Небеса грозили дождём.
Счастье, снова выиграв в прятки,
Ей дары свои – на потом.

На потом… а дети взрослели.
На лице всё больше морщин.
Как молилась в замяти белой
За детей, страну и мужчин!

И – брат на брата. Молох пьян и сыт.
И снова платим жизнью мы и смертью
Безумной непонятной круговерти,
Чей смысл глубинный так надёжно скрыт.

Что нам делить, явившимся на миг
От времени существованья Мира?
Мы в чёрные свои уходим дыры,
Избавив души от земных вериг,

От власти золота и суеты,
От зависти и мелочных разборок.
Преподанный урок предельно горек,
Но выучен – смоле чтоб не остыть.

Ну, сколько можно унести с собой,
Иль поглотить в дороге до заката?
И тем ли вечная душа богата —
Не сладкой горечью любви земной?

А, может, в измерении другом
Так скучно нашим обнажённым душам?..
И мы для них – костюмы и игрушки
В спектакле гениальном и простом.

Я вырываю веру из души,
Как из земли сорняк, порядку чуждый,
Когда случайные звенят гроши,
И голос нищенки навек простужен.

Я чувствую, как, обретая плоть,
Мечты мои тотчас её теряют
Бессменным трауром скорбящих нот,
И слабости моей мне не прощают

В жестоком мире, где властитель – зло —
Корёжит души и корёжит лица,
Из детских чистых глаз крадёт тепло.
И птица синяя не хочет сниться;

Где взгляды отчуждённо-холодны,
Надменно-замкнуты и строги лица.
А каждый счёт бессмысленной войны
Оплачиваем жизнями сторицей.

И, душу застегнув на все крючки,
Одежд тяжёлых, шитых равнодушьем,
Я задыхаюсь от глухой тоски,
И становлюсь всё скованней и суше.

И вырываю веру из души,
Как из земли сорняк, порядку чуждый.
Но робкие ростки, как не глуши,
Чуть тёплый дождь, опять взрастают дружно.

Мы сыграем с тобой в пиратов.
Чёрной тканью завесим небо.
И судьба наша полосато
Обернётся упрямой зеброй.

Мы сыграем с тобой в пиратов.
Джонатан – капитан от Б-га,
Восхваления и проклятья,
И удача – на зависть многим.

Паруса раззадорит ветер,
Океаны взревут штормами,
Не страшась ничего на свете
Мы пройдём всё. И Б-г наш – с нами.

Мы с тобой не посеем горе —
Мы пираты совсем не злые.
И подружится с нами море,
Рыбки быстрые, золотые.

Мы сыграем с тобой в пиратов.
Подрасти лишь, малыш, немножко.
А пока засыпай в кроватке.
Потеплей я укрою ножки.