Галина Рымбу - Жизнь в пространстве (сборник)

снова движенье прибито к земле, и пьет свой старый напиток владыка-
рабочий в глубине ледника. черное солнце горы спускается в ящик
припадка. чувствуешь, как останки травы обнимают лицо. холодные
камеры в каплях лица, которые смотрят, как в другой глубине он
становится ей, становится столпотворением, ночной органикой
перехода под безлюдным знаком ножа. в открытом пространстве,
врезаясь в границы, освещенные холодным сиянием соединений
мелких животных, она наблюдает, как он становится ей;
и пустыня противодействия одолевает его спящее тело

между отсутствием и проявлением связки серого времени. то,
что произошло позже – книга любящих, сделанная из плазмы, танкер,
поднятый над водой, и компьютер из бьющихся рыб. пусть эти двое
беседовать продолжают над гетеротопией взорванных построений,
пока она\он лежит в комнате, отражая закон, а другие в землю и камни
отгружают тела за пределами города; это книга, и ты не смотришь
туда, в ее сторону, в ее плазму и влагу, прекращенным мышлением
пересекая пустыню знака, видя, как становятся они, она
на иссякающую поверхность, в пламенный промежуток

получив приглашение, они пришли, не уверенные до конца
в существовании хозяев этого места. поднимая узлы животных
и личных вещей над скрытой колонией, они шли, огибая лес растерянных сооружений;
на стоянке она трогала книгу, еще оставаясь
им, а он шел с ними, еще оставаясь инструментом, голодом миграции в
ожидании места, которое когда-нибудь настигнет их, лежащих
в иссякающем пространстве с разряженными мобильниками старого
образца, покрытых светом ночных насекомых, цыганским огнем;
стать ей, стать странной машиной, не расположенной в
пространстве страны , – так думал он, отдыхая в яме под гамбургом,
закрывая руками от летящих сверху горстей земли камеру в каплях
лица. стать влажной, огнем миграции

видя, как танкер поднимается над водой, он понимает: пора перейти к
ней по этому коридору, освещенному хлопковым светом мелких
животных соединений, где ходят во сне люди в военном и штатском,
где проводится длительное собеседование о причине границ.
люди в военном и штатском. не до конца просыпаясь

что-то вроде скульптуры знания с твердым лицом, преображенным
взрывом; бочки с водой на охраняемой станции иссякающего
состояния; знаковая торговля от камня к камню: тот сам
освобожденный от знака к теплому льнет животному; это книга матери
или танкер без знака, поднятый над водой равниной состояния;
сколько их было в тебе, когда она это читала, когда он сказал: « только
коммунизм приводит в движение слова , делает тело простым, пока ты
в страхе своем навстречу ему раскрываешь танкер лица»

устройства из огня. и сообщения в волокнах растений. потоки света
по синей плоскости тянут слепого быка, и ты над ним едешь в машине
признания на один промежуток еще возвращен к пустому станку.
но есть ли там что-то от нас? то, что стало возможным
в прекращенном мышлении

как будто иглой ты стала, стал этим утром и прокалываешь
восприятие; и снова все в шов возвращается: то, что ты моя мать или
книга, – вы вместе погружены в песок лица. капли камер, собранные
другими из нас, из нашего опыта, тонкие тени, организующие огонь и
глину, доставляют касание к тебе через невозможный момент,
пропущенный знак в действительной книге

воображенное поле, и тело, утраченное на границах прерванного
мышления, становится картой застывшей поверхности твоего дыхания;
D. погружает руки в собаку, еще теплую, и делает заключение о
мышлении, но отбрасывается вовнутрь их совместного состояния
гулом новых распределений; они вмешиваются в D. и поднимают
собаку, омывая временем, чтобы оставить вне восприятия, общего сна,
отраженного в сердцевине выжившего ума. тем временем, там,
в глубине восприятия собственника, D. не может ничего, и судорога
прокатывается по его телу, заставляя непрерывно строиться карту
путешествия; конец путешествия – стать ее проявлением, двигаться ее
животом

внутреннее слабо размещено ; они решают освоить обычный звук,
чтобы затем покрыть им ледник, стать синхронным пространством
голоса и ледника, пораженным теплом состояния. то, что после
второго прикосновения движет ледник ума к месту без знака, оставляя
там. они сделали дома из мусора, из новых трудовых сил, чтобы иметь
возможность остаться здесь, но гул ясности был сильнее, чем
ограниченное пространство голоса и ледника, оставленное
иссякающим мышлением. теперь камера обнимает лицо, и дождь сам
произносит «дождь», но иначе . долго ли так будет, ты спросил,
погружая в землю красные пальцы. пока прикасаемся