Сообщество, о котором идет речь, не превращает людей в одно синтетическое целое. Это сообщество тех, кто ищет границ с ближними и находит общность с ними в совместном нащупывании и проживании границ. Особенно это заметно, когда речь заходит об общности тех, кто связан сексуальным желанием. Сексуальное влечение обладает властью обращать влюбленных в одно синтетическое целое, стирая границу между ними. Разделение между «он» и «она» стоит в центре цикла «жизнь в пространстве»:
она наблюдает, как он становится ей…
когда она взяла ее за плечи
в белой траве, она еще была «им», но двигалась на мне, как «она»…
пусть эти двое
беседовать продолжают над гетеротопией взорванных построений,
пока она\он лежит в комнате, отражая закон…
проводится длительное собеседование о причине границ…
Желание становится той силой, которая не только сближает, но и не дает этим двоим слиться в одно целое, и любая попытка трансгрессии через это разделение делает ощутимой цезуру между ними. Трансгрессивность тем не менее необходима, чтобы в процессе «собеседования о причине границ» как раз и выявить черту между «она» и «он»: «она\он». В этой двоякости полов с их взаимным притяжением черта изображает то невысказанное сообщество, которое не нуждается ни в объединяющем «и», ни в исключающем «или». Безмолвное сближение у немой черты обнажает желание целого и вместе с тем осознание того, что истинным его выражением является не слияние, а со-отношение:
проблема в самом
соотношении частей на отсутствующем целом; зрение вырвано в его
продление только вовнутрь
(«способы организации материи»)
Сила, сближающая людей, не способна непосредственно соединить их, она нуждается в посредстве, посредничестве чего-то, что организует среду их сообщества. Таким посредником – истцом – за силу притяжения и становится поэзия как сообщение. Сетями сообщений связывается материя сообщества, организованная пусть не утопией коммунизма, но вещественной, земной коммуникацией. Сообщество, воспринимаемое посредством поэзии, существует в том же времени, что и сама земля – во времени земли.
тучи ночных
сообществ висят над бочками, раскинуты во все стороны старые
лестницы, между ними – огонь восприятия;
изменяя границы сухого тела, время земли
(«время земли»)
Анна Глазова
* * *
жизнь в ограниченном пространстве. так, что недостоверно любое
пространство; под мусорным куполом быстрые перемещения
в поисках белой еды; перевернутый грузовик с продуктами, дождь,
потоки грязи, сбивающие с ног, вывеска сбитыми символами о том,
что было сохранено: то, что описывало, окружало ситуацию еще до
слов. между отсутствием и проявлением – связки серого времени
* * *
что-то вроде скульптуры знания с лицом, преображенным внутренним
взрывом; бочки с водой на охраняемой станции иссякающего
состояния; знаковая торговля от камня к камню, но уже не в уме: тот
сам, освобожденный от знака, к теплому льнет животному; круглый
свет постепенного тела и утро касания в столпотворении форм,
когда камера в каплях лица обнимает иссеченное место
* * *
сознание вчерчивается в глубину состояния, в стену осоки над
промышленным озером; толкование размещает дом на краю района,
вызывая лифт тела в шахту представления. глубина малого места.
держась за занавеску. интерфейс в стачке с потерянным временем,
промышленный череп, поднятый над домом, раскрытые половицы;
она продолжает говорить по телефону и собирать вещи девушки ,
он затемнен – ближе к стене
* * *
невозможно все свести только к динамике поверхности, динамике
становления: когда она переходит к ней и от нее к нему, «любое
изменение требует наличия определенного невыраженного избытка
или осадка, какой-то нереляционной части объектов, позволяющих им
входить в новые отношения»; в республике серого света терроризм
в ритуальности торгового центра, в костюме найк, в медицине и
технологиях; таяние границы между телом и средой,
когда оглядываешься на себя в ней
* * *
мертвые деньги. живое пиво. и завод гудит без людей, как раньше,
обнимаясь с пространством, а люди текут в изваяниях камер, понятых
без пространства. купола лишенных жизни растений и трубки ночных
цветов, срубленных где-то за городом. забастовка фур вдоль трассы и
зеленый дым от них. знак разрушенной фабрики и ночной фермы
скрипучий крик. мужчины в больничных масках, облокотившись
на фуру, смотрят как падает ее тело. когда она взяла ее за плечи
в белой траве, она еще была «им», но двигалась на мне, как «она»,
и коридоры камер лица соединялись над нами
Читать дальше