Галина Рымбу - Жизнь в пространстве (сборник)

спрашиваю ее: как , после того, что случилось, ты делаешь это в доме? отвечает: знаю, что случилось, но это не мешает мне месить муку с водой в моем доме, удерживать этот дом («время земли»)

Говорение – это труд, как многократно и многосложно артикулируется в книге; но у говорения есть еще одно измерение, которое поднимает его над трудом, и выход в него осуществляется через женскую речь:

футбольное поле, преображенное взрывом; собрание женщин на его границах вокруг разрывающих землю звучащих конусов, несколько снимков с собрания, показанных после в главном здании под грохот медицинского вертолета;

слизистый крохотный свиток, и то, как он из меня выпал вместе с остатками пуповины; это не свиток это не женщина и это не тело, а то, что смотрит на остаток в воде вперемешку с кровью, ожидая звонок из центра, в районе схватки («фрагменты из цикла „лишенные признаков“»)

То, что зарождается, – не живое тело и не книга («свиток») как таковая, но такой способ речи, который приносит спасение более надежное, чем «медицинский вертолет». Стихотворение преображает схватку как военное действие в родовую схватку, причем рождается здесь сама речь, речь от речи поэта. Слово «схватка» вырвано из района схватки и отдано тому, что вот-вот родится, нарождающемуся, еще почти немому языку.

Схожую работу над языком Вальтер Беньямин описывает в эссе о Карле Краусе. Для Крауса, говорит Беньямин, цитирование тех текстов, которые он, пародируя, критиковал, было способом вырвать слово из контекста, чтобы его спасти: «В спасительной и карающей цитате язык проявляет себя как матрица справедливости» [1] Benjamin Walter . Gesammelte Werke. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1991. Band 2. S. 363. . Беньямин приводит пример такой цитаты: Краус набирает слово Granat («гранат», но и «граната») в разрядку, G r a n a t, вырывая его из статьи противника. Так и у Рымбу слово «схватка» используется как орудие, выхватывающее речь из-под оружейного грохота и возвращающее ее матери, матрице-языку. Цитата, вырванная из контекста, возвращает, по мысли Беньямина, слово к истоку (Ursprung), а в стихотворении Рымбу способом вырвать слово «схватка» из района боевых действий оказывается врожденная полисемия поэтического языка.

При помощи полисемии автор добивается спасения речи через изменение, которое хочется назвать христианским словом «преображение». Оно упоминается в процитированном выше стихотворении и неоднократно встречается и в других текстах книги: «что-то вроде скульптуры знания с лицом, преображенным внутренним взрывом», «изгибаешь преображенный рот пустыми сообщениями мира без времени», «книга упадка, загруженная в пределы памяти и плоскость, на которой лежат лишенные признаков осколки создания, обдуваемые ветром преображения». Преображение – праздник, установленный в память о том, что божественная природа проявилась в человеческом образе Христа. Преображение, происходящее в стихах Рымбу, хоть и профанное, указывает на спасительную способность языка сохранять то, что подвержено материальному распаду и разложению. Это изображается в стихотворении, празднующем существование языка, начиная с самого заглавия, «праздник»:

Утопическое возвращение языка в райскую матрицу, к «волшебному» изобилию, к плеторе значений не отменяет работы поэзии над его достижением, оно лишь указывает на то, что завершить такой труд было бы «праздником», восполнением всех затраченных сил. Стихи – залог влагаемых в говорение сил, и в самом акте говорения и заключается их надежда на полноту.

В таком преображенном языке люди, друзья собираются в «мы», чтобы праздновать свою общность, о стремлении к которой говорится во многих текстах книги. Сообщество живущих связано сообщением, переданным преображенным языком: