Михаил Чевега - Жизнь замечательных

А рядом в пробке стонали
стояли автомобили.

Молодой казах налегке,
с помадою на щеке,
по эстакаде шёл мимо
в клубах осеннего дыма
куда-то в сторону Мира
Проспекта.

И казалось, что лето.

из далека долго
течёт река Лихоборка.
течёт река Лихоборка,
ей скоро конец и край.
среди домов блочных.
среди девиц сочных.
среди парней точных.

прямо в рай.

семенил по льду,
нёс в руке пакет.
во пакете том спрятан был букет:
слой газет, плюс кулёк целлофановый:
для Наташки нёс для Романовой.

тут осталось то – лишь подать рукой,
только тропка та, что по-над рекой,
да спуститься вниз с косогора,
в общем, скоро.

о чём он мечтал, ей сказать хотел,
что на спуске том он не доглядел,
нам доподлинно неизвестно.
всем потом показывали то место,
где, в руке зажав намертво кулёк,
полужив летел бледный паренёк
в мутных вод свинец,
только ахнули все: «Пиздец».

– Загребай!
– Веревку скорей неси!

а он шепчет: «Господи, упаси!
Для Наташи букет спаси!», —
с головою уже в волне,
лишь букет не.

ладно уж, не томитесь в печали.
вытащили, чего уж там,
откачали.
в заветный дом отнесли.

и даже букет спасли.

в тишине подмосковных дач
играет гриша-трубач,
вторит ему, искрист,
николай, гармонист.
душой бьётся.
хорошо им живётся
с песней в сердце.

в окне рядом
Сергей Петрович и заусенцы:
молодая жена, домработница, маладенцы,
овердрафт на пять,
плюс наличный кредит на три миллиона,
а на улице вона
тебе как поют…
во, дают!

и Сергею Петровичу хочется
не ехать-ползти в пробке, корчиться,
а прически растрёпанной, ювенильного
ветра, ограбления ювелирного
ради юбки, сбившейся набок!
и совсем не хочется бабок.

и джип у ворот огорчается.
и музыка не кончается.

иногда накрывает юности теплота,
когда худ был и беден,
но, в тоже время, когда
рассветало – бывал на пике:
те террасы скрипучие, с окнами в облепихе,
уже шумели шмели́,
занавески-плясуньи, которые шевелил
ветерок штиль – приятен,
друг шелковичных пятен.

ветер, ветер,
друг южный повесы глаз,
помогал нам увидеть то, что скрывает газ
от пузырей земли.
эти простыни вытерлись, отцвели,
но память хранит тот запах.

и теперь во внезапных
прорывах теплыни,
когда поднимает тюль,
когда словно июль
в апреле:

вспоминаю вас, шме́ли,
и эти глаза как блюдца.

и ягоды в окна бьются.

этой ночью сирень шумела,
ходила сирень волной,
и забор-шатун выплясывал об одной
покосившейся банке.

словно в шапке-кубанке
загулявший казак.

в полотняных садах
запах кружил скандала,
и в чём мать родила

на небе звезда пылала,
звезда по небу плыла,