Михаил Чевега - Жизнь замечательных

стелет кровавый след.

но ведь как улыбнулась!
но ведь как извинилась!

– Вам не больно? – спросила.
– Что вы! Конечно, нет!

есть у блондинок
какая-то своя сила.

словно в тоннеле свет

Петр Евгеньевич
открыл для себя, что все люди ангелы.

теща,
дети,
жена,
Оля,
Катя,
Марина Михайловна,
Елена Павловна,
Арсений Андреевич —
ангелы.

даже Ефремов, зам. генерального —
ангел.

все,
абсолютно все:

милиционеры,
соседи,
ведущие телепрограмм,
патриарх,
красавицы в балаклавах,
кавказцы,
бригада,
которая тянет ремонт уже третий месяц —

ангелы.

Петр Евгеньич не глуп.
не кричит о своем открытии на всех перекрестках,
просто ходит счастливый.

всё принимает.
как же, думает, мне повезло!

все,
все ангелы!

только Пушкин и Гоголь – нет.
эти архангелы
явно.

вот минтай искрится,
на нерест пошел минтай.
сулико моя,
далеко моя,
уже близко моя,
отдай
якоря,
заводного пускай кальмара.
водяного пугнём царя.

глубоко моя,
нелегко моя,
но возьмём живого товара,
злата-серебра, янтаря.

это, захар, моря.
нечто течет слоями.
внизу – пескарь, салями,
медуза с водорослями,
да скелет вискаря.

это, захар, земля.
банка из под сокровищ,
следы сирен, чудовищ,
гоголя-моголя,
отставного нудиста.

некуда торопиться,
пятница ты моя.

это, инесса, город, инесса, город такой, инесса,
я ходил по нему, был молод, инесса, молод ходил, повеса.
покупал на привозе вино я, инесса, цвета пореза,
и пятном маячил на море у волнореза.

здесь бывает инесса, холод, инесса, холод такой, инесса,
что охота пойти на пересыпь сразу выпить купить шартреза,
заглянуть в ноздреватые арки, инесса, под шум железа:
в запотевших окнах мелькают голые груди, кубики пресса.

но сейчас, инесса, тепло, нынче лето у нас, инесса,
облачка перьевые висят, словно вовсе они без веса,
улочки пылевые, ниточки бельевые,
почему же, инесса, мы до сих пор на «вы»? и

это инесса, голод, инесса, голод такой, инесса,
ты чудачка, инесса, ты выглядишь как принцесса!
так пойдем на шум полонеза в кафе «У Каца»,
раз нет леса в одессе, инесса, на пляж влюбляться!

мимо высотки на Соколе пробегали красотки.
и ладно бы, там, кроссовки,
а то ведь шпильки!
я как раз читал Рильке в скверике на скамейке
(конечно, в оригинале),
когда красавицы эти мимо меня пробегали.
не пробегали даже, а быстро так семенили
по гравийной дорожке.

и у брюнетки под майкой упруго скакали дыни,
а у блондинки прыгали капитошки.

будешь готов ли да
белым гореть с утра?
вскинет бровь саида
плечом поведет зухра

стану готова и я
кипеть в городском саду
обронит бамбарбия
подмигнет киргуду

сколько нас не считай
ложись бел на бордюр
распахнет гюльчатай
разольется будур

будешь ими любим
так как не знаешь сам
кивает сим-салабим
поддакивает сезам

сыпали айлюли
и растворялась тьма
отрывала гюли
штопала фатима

Там комары! О, Боже! Комары!
Вонзают свои хоботы в шары
молочных дачниц.
Раздаются стоны.
Сердец биенье, жаркие шлепки.
Но как проворны

крылатые гусары!
Как легки!
Как обходительны, как смелы, остряки!
(совсем не то, что наши мужики).

Кто еще может так желать тепла,
томясь в лесною чаще, в перелеске?
Шуршать у равнодушного стекла,
и вспеслкивать ногами как в бурлеске
заставить дам, идущих тенью лип?

Любовник тонкий, ты погиб.
Погиб.
В пик наслажденья брызнул земляникой.
Но натиск твой, твой темперамент дикой,
пример высокий чувственной игры
души красавиц, знаю, растревожит.

– Там комары! Ах, мама, комары!
Там комары! О, мама!
Боже!
Боже!