Павел Алешин - Ветер. Книга стихов

– Кто вы?

– Ангелы, вылепленные из света. Созерцание – наша жизнь.

– Кто вы?

– Ангелы: мы – замеревшие рассветы, и дыхание – наша жизнь…

А любимая – здесь, солнце. Ее руки такие нежные. Она, сама не зная об этом, творит облака, ее руки лепят их, придают им форму, бесконечно меняют их очертания, я не могу уследить за всеми, я не могу увидеть тебя полностью, море.

…Море, грядущее море, грядущего – море. Мы уже в твоих волнах, я чувствую, как с пальцев любимой падают капли волн, как сияют они в дуновении зелени.

– Отчего так разрослась жимолость?

– О ней заботились, любимый: она вылеплена из света.

– Из какого?

– Из синего света, разве не видишь? Разве не видишь, там, за синевой – ночь, в которой рассыпаны звезды-псалмы, а за нею – свет?…

Дуновение зелени. Стрелы кипарисов вечно вонзаются в небо. Там, у грядущего моря.

– Это не стрелы, это пальцы земли касаются облаков, лепят их, придают им форму, бесконечно меняя их очертания…

Я все еще скован словами, а ты так свободна. Но я пойму эти бело-серые громады и разольюсь синевой.

Целуя, твори меня,

как я со-творяю тебя, целуя.

Творя, называй меня,

как я называю тебя, целуя.

Целуй, твори, называй:

солнце, луна, звезды.

Целуй, твори, призывай

солнце, луну, звезды.

Видишь: река – назови,

и ее назови тоже

так, как хочется, и яви

этим именем, что течет она строже,

чем судьба и чем дождь —

и его назови тоже;

будет новое, вечное новое

имя-действие, потому что схожи

будут звуки

букв,

ставших вдруг облаками, – со звоном

капель,

упавших на нашу любовь,

в наши бездонные руки.

Сладкоголосая, нежная сердцем, Сапфо,

взор свой не прячь от меня!

Винную чашу мою на пиру

жизненном ты до краев

песней любовной наполни!

И изобильное слов твоих пенных вино

пусть разольется в душе

радости морем.

Чашу мы выпьем с тобою

за Афродиту и все ее блага,

после – за Зевса, держателя мира,

за Аполлона и муз.

И напоследок —

мы Дионису хвалу вознесем,

вечному, смертному богу.

Этот же ветер, вплетающий солнце в листву,

этот же ветер, мешающий небо и море,

этот же ветер, целующий губы твои,

этот же ветер, несущий молчанье пустыни,

этот же ветер – который сейчас у меня,

у меня на глазах, незримый, танцует,

этот же ветер, бессмертный и смертный,

этот же ветер, но в ту же секунду – иной,

этот же ветер, любимая, мы услышим с тобой,

этот же ветер, любимая, вплетет солнце в листву,

этот же ветер, любимая, смешает небо и море

(это мы будем небом и морем),

этот же ветер, любимая, будет нашим с тобой поцелуем

(мы будем его поцелуем)

Это же ветер, любимая, развеет слова по пустыне

(и пустыня не будет безмолвной)

Этот же ветер, любимая, будет всегда танцевать,

нашими взглядами будет потом танцевать,

нашими взглядами – будет, незримый,

нашими взглядами будет, бессмертный и смертный,

этот же ветер, любимая, бывший и сбывшийся в звездах,

это он, это он уже здесь, это он – еще будет.

Ветер рождается там, откуда падают звезды,

там, где небо роняет слезы

на тела изумрудные снов и полей,

там, откуда низвергается пламенем солнце

в самые звонкие раны

радости, осеняющей лики морей,

там, откуда вырывается голос каждого,

одинокий – ибо голос и есть одиночество,

воплощенная жажда рукопожатия,

поцелуя, объятия, взгляда, улыбки – ответа,

или хотя бы отзвука, просто эха.

Тот ветер я не забуду:

снег еще сиял на земле, почти обнаженной,

на земле, помнящей тебя еще девочкой.

И ветер тоже помнил тебя такой.

Белые звезды снега. Золото вздохов солнца.

Страстный ветер, холодный ветер, яркий ветер.

А синева была натянута, как струна.

Как струна, было натянуто мое сердце.

Ветер был такой яркий, что слепил глаза.

Мои глаза. И твои глаза.

И твою улыбку.

Холодный ветер, страстный ветер.

Обжигающий ветер.

А еще – он помнил,

как девочкой ты бегала по этой земле.

А теперь (то есть: тогда)

он запоминал,

как наши тени сливались на этой земле,

на этой земле – в одну.

Тот ветер я не забуду.

Вечер как ветер.

Россыпи дуновений, россыпи нот золотых.

И – вдруг, ни с того, ни с сего —

неподвижность.